- И не вернулись. Значит, путь свободный, - заключил Базыма.
Это было рискованное решение - провести тысячную колонну по овечьей тропе.
- Как идет тропа? - спросил комиссар.
- Ущелье кончается тупиком, - ответил Горкунов.
- А Зеленичка?
- Ручей бежит с гор. Нагородил камней. Вот меж них и проложена тропа, - доложил Рыбальченко.
Справа высилась каменистая вершина горы, похожая на купол готического собора.
- А на горе? Были? Если там немцы - они могут уничтожить колонну не только пулеметным огнем, но и просто камнями.
- На горе немцев нет!
- Сразу же в обход через вершину послать роту боевого охранения! скомандовал Руднев. - Начштаба! Поставь задачу прорваться с боем, любой ценой пробить вершину или отвлечь огонь на себя, пока пройдет колонна.
Роту повел Горкунов, мы наверняка знали, что она, если нужно будет, погибнет, но спасет отряд.
В это время из разведки левого склона кряжа вернулся Черемушкин.
- Что слева? - спросил комиссар. Голос его дрожал.
- Ущелье, - отвечал запыхавшийся разведчик.
- Профиль?
- Извилистое. Каменистое. Скалы и обвалившиеся камни.
Мы все понимали: окажись в ущелье противник, угроза была бы еще страшнее. Он прижал бы нас к скалам и не дал бы ходу ни взад ни вперед.
- Доложи яснее, - строго сказал комиссар.
- Ущелье свободно от противника, - весело сказал Митя.
- Это точно? - спросил Ковпак.
- Ручаюсь! - тряхнул чубом Черемушкин.
Ковпак махнул своим посохом.
- Голову колонны вперед!
Змейкой втянулась она в крутое ущелье и скрылась за камнями. Впереди, как всегда в самые опасные минуты, прихрамывая, опираясь на суковатую палку, шел начштаба Базыма, за ним Войцехович и третья рота.
Авангард и штаб прошли беспрепятственно и уже скрылись в роще по другую сторону ущелья. Выбираясь на кряж, прошел батальон Кульбаки. Движение продолжалось около часа. К овечьей тропе уже подошла санчасть. Это бесконечное шествие напоминало похоронную процессию. На самодельных носилках из палок четыре - шесть здоровых бойцов несли одного раненого товарища. Следом шла вторая смена носильщиков. Затем следующий раненый... И так больше сотни носилок.
В момент прохода санчасти в ущелье слева заговорили пулеметы. Кто-то бросил раненого и залег. Пулеметы били не по овечьей тропе, а по узкому извилистому горлышку ущелья.
Взобравшись на скалу, свисавшую над самой тропой, я увидел внизу три маленькие фигурки. Подняв бинокль к глазам, различил среди серых камней ярко-зеленое пятнышко фуражки. Верно, это Рыбальченко! Раненный в руку разведчик здоровой рукой перевязывал себе рану. В нескольких метрах от него лежали два человека. Вокруг, вздымая каменную пыль, чертили свои смертоносные пунктиры вражеские пулеметы. Я крикнул носильщикам:
- Бегом по тропе! Вперед! Там ведет бой заслон...
Меня поняли. Колонна ускорила движение.
- Надо хоть чуть-чуть задержать противника, не дать ему прорваться, - крикнул Бережной Павловскому.
- Выстави на всякий случай пару пулеметов, - закричал ему в ответ Михаил Иванович. Но пулеметы врага вели огонь из-за извилины. Чтобы обстрелять овечью тропу, по которой двигалась санчасть, немецкому пулеметчику нужно было пробиться туда, где лежали три маленькие фигурки. От наших глаз противник тоже был скрыт поворотом ущелья.
Как же прикрыть отход Черемушкина? Добраться до дна ущелья напрямик невозможно.
С тремя отделениями разведчиков Бережной бросился в обход. Мы карабкались между скал, лавировали вдоль обрыва. Но немецкая цепь, как назло, залегла в мертвом пространстве. Причудливые изгибы скал скрывали ее от наших глаз и мушек. Только отважные разведчики да каменная пыль, вздымавшаяся вокруг, были видны простым глазом.
Бережной крикнул:
- Отходи! Митя, отходи! Мы прикроем...
Но Черемушкин не оборачивался.
- Не слышит... или уже не может, - вздохнул флегматичный Журов.
Мы стали подползать ближе.
- Товарищ подполковник! Кричат... Вот они, - указал мне на тропу Журов.
Теперь я понял, почему не отходил Черемушкин. Он прикрывал Рыбальченко и его напарника. Их на канате уже тащили хлопцы из арьергарда на овечью тропу.
Теперь надо было прикрыть отход Черемушкина. Но он где-то скрылся за камнями. До нас еле слышно донесся его голос:
- Батальон справа! Батальон слева! Вперед!..
- Командует! Ох, и Митяй, - восхищенно шепнул Бережной. - Узнаю корешка...
Фашисты, видимо, боялись обхода. На миг стрельба затихла. Затем они повели огонь на фланги. Пули густо посыпались на наши скалы. Это затруднило продвижение. Но перебежками мы все же добирались к обрыву. Дойти бы только до края. Не дать отважному парню погибнуть. Но противник понял, что его обманул этот отчаянный смельчак. Никаких батальонов ни справа, ни слева не было. Прижав наш взвод к вершине, противник наседал снизу. В ответ ему все реже звучали короткие очереди. Затем одиноко захлопали выстрелы из пистолета. Еще два взрыва гранат, и все затихло. Только слышно тяжелое дыхание карабкающихся рядом со мной Бережного и Журова.
Когда мы добежали до обрыва, ущелье открылось перед нами все сразу. Мы увидели толпу фашистов под ногами. Они топтали и били сапогами бездыханное тело Черемушкина. Извилина ущелья, недоступная нашим пулям оттуда, с овечьей тропы, тут была видна как на ладони. Между валунами, навороченными горными потоками, валялись десятки трупов фашистов. Наш губительный огонь заставил фрицев разбежаться... Но мы пришли слишком поздно.
До взвода фашистов, сраженных метким вологодским охотником наповал, и спасение всего отряда - вот цена его жизни! Мы подошли и подняли тело товарища. Его нельзя было узнать. Он был ранен несколько раз. Только забросав его гранатами, врагам удалось на несколько секунд взглянуть в глаза русского человека, выдержавшего бой с двумя ротами фашистов.
В отряде было восемьсот коммунистов. Из них погибло около четырехсот. Здесь описана героическая гибель одного из них, молодого коммуниста Дмитрия Черемушкина. Не все имена погибших моих товарищей станут известны. Среди этих четырехсот были в один миг разорванные авиабомбами; растерзанные минами на куски; были раненые, долго и тяжело умиравшие: но и на носилках, скрипя зубами, сдерживая ругательства, они также были в первых рядах, ободряя таких же измученных страданиями раненых, - но беспартийных, - более стойко переносить муки, ставшие на их боевом пути; некоторые падали в цепи, сраженные пулей, не успев даже в последний раз крикнуть товарищам: "Вперед! За Родину!", но их призыв подхватывали другие, и уже те шли и звали народ за собою вперед! Были и такие, как Гомозов: уходили в разведку и никогда больше не возвращались, но все мы знали - смерть настигла их на боевом посту, на честном деле.