И вот я, оставшийся в живых - зоркий очевидец этих смертей, посильный участник этих боев, благодарный ученик этих людей, свидетельствую перед людьми всей земли, перед нашими сыновьями и внуками: ни один из них не умер позорной смертью. Ни одного не сразила пуля в спину, ни один не дрогнул, не опустил долу глаза перед ней, проклятой.
Все сражались достойно, все своей смертью отстаивали жизнь. А жизнь - это борьба тех, кто находится в строю.
И на смену упавшим вставали в строй новые и новые коммунисты. Народ питал нашу силу.
35
Ночь застала отряд меж двух голых вершин. Это была полонина. Седловина двух вершин одной и той же горы напоминала хребет двугорбого верблюда. Рыжая шерсть выгоревшей травы, мягкая и душистая, довершала это сходство. По южному склону росли альпийские цветы. Люди пробовали жевать эти цветы, пахнущие медом. Голод заставлял высасывать из них сок с медовым запахом, а на странный горький вкус никто не обращал внимания.
Через полчаса захлопотала санчасть - у многих бойцов началась рвота. Врач Иван Маркович обнаружил следы отравления. Видимо, овцы и козы много лучше нас разбирались в горной флоре и оставляли эти ядовитые цветы нетронутыми. Смертельных случаев не было. Но те, кто не удержался и наелся цветов, были обессилены до крайности. Это вынудило Ковпака согласиться на ночевку посреди седловины.
Люди спали на земле, тяжело дыша и вскрикивая во сне. А на рассвете подъем и снова марш.
Хребет все время шел на подъем. Сориентировавшись по карте перед высотой, Войцехович объявил:
- Высота 1713.
- Теперь и до неба недалеко, - мрачно шутили бойцы, глядя на вершину, поблескивавшую на утреннем солнце. Мы уже научились разбираться в таинственных цифрах, стоявших рядом с коричневыми жилками на карте. Они означали, что голод здесь усилится, голова закружится еще больше, сердце дробно застучит и неодолимо захочется есть и спать. Жажду можно утолить в ручьях с удивительно вкусной и чистой водой. Но врачи, обнаружив у многих бойцов отеки, запретили пить воду. А хлеб и мясо были внизу, в селах и курортных поселках. И все же мы упорно карабкались на высоту 1713.
Это не было ни ошибкой, ни "безумством храбрых". Может быть, читателю покажется, что я рассказываю о каждом шаге этого пути для того, чтобы показать, как трудно было отряду.
Я хочу сказать о том, что честное выполнение долга труженика и солдата перед своей Родиной всегда сопряжено с трудностями. В муках рождается военный, научный и технический прогресс. И каждый бросок вперед больших человеческих коллективов требует жертв. Когда в мирной обстановке видишь, как на ходу перестраивается конвейер Горьковского автомобильного завода или Сталинградский тракторный выпускает свой десятитысячный трактор там, где еще земля кишмя кишит невыловленными минами и так нашпигована осколками, что, кажется, никогда не расти здесь деревьям и цветам, то я всегда вспоминаю высоту 1713, на которой мы поняли, что наши страдания не напрасны, поняли, что из усилий больших и малых, усилий миллионов наших братьев и соотечественников рождается победа над врагом.
Мы упорно, совершая ошибки иногда и на ходу исправляя их, двигались вперед и вперед и овладевали тактикой горной войны. Еще на водоразделе Днестра и Прута мы нашли ее главный смысл: мы научились ходить в горах по хребтам. Это написано было не только на измученных и одухотворенных лицах штабных командиров; бойцы, голодные, с дрожащими руками, часто на четвереньках карабкаясь на небольшие подъемчики, с улыбкой, похожей на гримасу, говорили друг другу:
- Главное найдено! Нужно ходить вдоль горных хребтов. Теперь дело у нас пойдет.
Это экономит силы, хотя на первый взгляд крадет время и увеличивает пространство. Хребет петляет, извивается, но его никогда не пересекают ущелья. С любой горы можно перейти на противоположную, не спускаясь в долину, занятую противником. Правда, иногда нужно исколесить десятки километров, чтобы попасть туда, куда может долететь пуля с вершины, которую ты покинул позавчера.
- На хребтах очень удобно занимать оборону, - сказал Войцехович.
- И, главное, можно ходить днем, - "подытоживал опыт" неунывающий Горкунов. - Хватит блуждать по ночам.
- Верно. Хлопцы валятся от усталости, на ходу спят, а днем все видно. За эту привилегию я согласен и поголодать малость, - мрачно шутил Базыма. Последние дни начштаба походил на библейского старца. Он смастерил себе два огромных посоха и, опираясь на них, довольно быстро карабкался по горной тропе. - Дневной марш - это экономия сил, внимания, наконец нервов, - продолжал он вполголоса свои рассуждения.
- Экономить можно то, что есть в запасе! - сказал я тихо.
- Эх ты! - Базыма остановился. Подперев палкой подбородок, словно ему трудно было держать голову на плечах, он задумался. - Верно... силенки уже нема... Значит, тем более надо идти по хребту, - и, выбросив вперед, как весла, свои посохи, он зашагал в строю.
Авангард готовился начать спуск по второму склону хребта. К высоте уже привязались две "стрекозы". "Мессеров" мы не видели второй день. Их заменяли разведчики. Они привозили с собой несколько мелких бомбочек. Совсем не громкие по звуку разрывы, но удивительно точные попадания. Они причиняли немалый вред, но зато совсем не вызывали паники.
На высоте 1713 прямым попаданием одной из таких бомб был убит корешок Мити Черемушкина, тоже Митя, кавалер ордена Ленина Чусовитин. Бомба весом в пять килограммов разнесла тело разведчика на куски. Мы вместе с Рудневым и Воронько похоронили его останки в скалах.
- Чусовитин погиб шагах в пятнадцати от комиссара, - встревоженно шепнул мне Воронько.
Павловский ходил вокруг Руднева и ругался. Он даже пробовал приказывать комиссару: