Комиссар молчал. Люди поглядывали то на Ковпака, то на карту. Соображали. Недолго сидели молча. Заговорили все сразу, излагая друг другу свое понимание замысла предстоящего боя.
Ковпак подмигнул комиссару одобрительно. Он был доволен произведенным впечатлением.
- Это же скольких мы зайцев бьем? - нетерпеливо спрашивал Федора Карпенко коротконогий, загорелый Матющенко. - Из окружения вырываемся по-настоящему - раз, Кригера к ногтю - два.
- В степя выходим - три, - поддакнул Карпенко. - И горные войска в Карпатах к фюреровой матери оставляем - четыре...
- А не много ли зайцев вы насчитали? - оборвал комиссар.
- Раз на охоту идти, так чего ж церемониться, товарищ комиссар? не моргнув глазом, сказал Карпенко.
- Давайте, хлопцы, сойдемся пока на первых двух. А теперь разрабатывайте со штабом детали. А мы с разведкой пойдем пока...
И Руднев, легко вскинув на плечи свой ППД, зашагал по краю кустарника. За ним заспешили мы с Горкуновым.
Уже возле лагеря мы встретили бежавшего навстречу Радика. Сняв шапку и утирая вспотевшее лицо, он издали радостно крикнул:
- Папа! Вот здорово получилось!..
Заметив нас, Радик запнулся.
- Товарищ комиссар, разрешите доложить?
Руднев скрыл улыбку под черным усом.
- Я с донесением от шестой. Она от Синички заслон держит. Два часа назад мы обнаружили колонну немцев. Идет по нашему следу. Много вьючных животных. Все горные стрелки. Майор Дегтев определил: не менее двух батальонов. А может быть, и весь полк.
- Двадцать шестой оправился после вчерашнего, - отметил комиссар Горкунову.
- А может быть, и тот, второй, сформированный в Норвегии... отозвался помначштаба.
- Ну, что же тут веселого? - нетерпеливо осведомился комиссар у сына.
- Так это ж они свою колонну бомбят. Не менее получаса. Похлеще, чем нас в Маняве, - засмеялся Радик.
- Ну, это еще проверить надо, - негромко сказал комиссар.
- Да все же, как на ладони, отец. Вот здесь, за рощицей, видно. Здорово! - не унимался Радик. - Пойдем. Не больше ста шагов.
Руднев повернулся к Горкунову:
- Ставь задачи ребятам. И пошли ко мне один пулеметный расчет... Мы будем на опушке.
Горкунов козырнул. Предводительствуемые Радиком, мы пошли вперед.
- Здесь надо маскироваться, - таинственно шепнул Радик и повел нас овечьей тропой.
Через небольшой овражек мы вышли на опушку. В крайних кустах, замаскировав ветками небольшие брустверы из камней, лежали бойцы шестой роты.
Народ веселился не меньше Радика. Отойдя немного в сторону, чтобы не демаскировать оборону, мы воочию убедились, что Радик говорил правду.
Кряж Синички, голый, похожий на хребтину лежащего коня, здесь был усыпан маленькими зелеными точками. Среди них лежали другие, побольше. В бинокль было видно: это убитые люди и животные.
Изредка, оставляя за собой белесый дымок, зеленели анемичные при солнечном свете ракеты. Вдоль горы все еще бесновалась девятка "юнкерсов". Они уже сбросили бомбы. Прицельно и точно по колонне. Об этом красноречиво говорили трупы горных стрелков 26-го полка, валявшиеся на склоне. Сейчас самолеты обстреливали бегущих, скатывающихся в ущелья альпийских стрелков.
По прямой это было так близко, что, казалось, немцы могут услышать наши крики.
По извилистым горным тропам и долинам, да еще после такого угощения деморализованным остаткам полка сегодня уже не добраться к обороне нашей шестой роты.
Руднев взглянул на часы.
- До темноты еще далеко, - сокрушенно покачал он головой.
Мы взглянули на запад. Солнце уже скрывалось за Синичкой. Руднев словно забыл о немцах и стоял во весь рост, освещенный его лучами.
- А солнце светит, как ни в чем не бывало... Полежим, подумаем... чуть слышно сказал Семен Васильевич.
Я постелил плащ-палатку и лег в стороне. Мы долго молчали. Затих и Радик, израсходовав весь свой восторг.
Мне показалось, что я задремал, когда до моего слуха донеслась тихая песня комиссара:
Если смерти, то мгновенной,
Если раны - небольшой...
Через четверть часа я подошел к комиссару, сидевшему на камне. На коленях его лежала курчавая голова сына. Радик спал.
- Ну как, Петрович, дрейфишь?
- Нет. Вообще... нет. Одного только боюсь.
- Чего же?
- Чтобы не ранили в... ноги.
Руднев участливо улыбнулся.
- А-а-а... Понимаю. А ты как, разве не сможешь? - И приставил, как дуло нагана, указательный палец к виску.
От неожиданного вопроса холодок побежал по спине.
- Н-не-е знаю... Как-то... ни разу в жизни не приходилось...
Руднев рассмеялся. Проснулся Радик и взглянул на нас.
- Что, опять своих бомбят?
Солнце уже скрылось за горой. Тонкой полосой расплавленного металла бросило оно нам последний привет и спряталось за гребешком горы.
- Пошли, хлопцы! Скоро марш, - сказал Руднев, поднимаясь с камня.
Быстро карабкаясь и убегая от тени горы Синички, на миг мы снова догнали солнечный луч.
А еще выше лагерь третьей роты был освещен так ярко, что даже слепило глаза.
Остановившись, утишив стук сердца после быстрого подъема, комиссар вытер рукавом пот. С сожалением глядя на исчезавшее за горой безжалостное светило, тихо сказал:
- Хотел бы ты знать, кому из нас светит оно в последний раз?..
Но тень горы Синички своим крылом уже приголубила кусты и полонины. Погасли последние блики на стальной поверхности оружия. Люди вставали, с трудом разминая ноги. Наступала тихая ночь.
Последние трудные дни я как-то особенно сблизился с Рудневым. Выслушивал он мои невеселые разведывательные доклады и догадки очень внимательно. Часто пытливым вопросом или усмешкой наводил меня на совсем другие выводы. Особенно после прихода группы, отрезанной под Поляничкой. Где-то на Шевке или на высоте 1713 во время рекогносцировки ему попалась на глаза моя карта. Прочитав написанную перед Поляничкой фразу: "Раньше, чем начнешь командовать, научись подчиняться", он поднял на меня засветившиеся лаской и гордостью глаза. И старый коммунист, пришедший в партию еще в дни, когда Ленин выступал на Финляндском вокзале, стал относиться ко мне с еще большим доверием.
Не знаю, потому ли, что характер человека лучше всего познается по его поведению в решительные минуты, или потому, что опасность выявляет скрытые силы и способности человека, но я знаю теперь наверняка именно опасность сблизила нас.