Аня сдержанно вела хозяйство и воспитывала сына — ни няни, ни домработницы в доме не было. С мужем ее связывало нечто среднее между партнерством и патронажем: она кормила его, утром выдавала одежду, бегала в ларек «Союзпечати» за «Огоньком», а в оставшееся время гуляла с Валерой во дворе, готовила и убирала квартиру. Аня была положительной советской гражданкой, ответственной матерью и женой. Одевалась неброско, тайком курила и никогда ничего не пила, кроме рюмки коньяка Новогодним вечером и в свой день рождения.
Казавшееся почти зацементевшим семейное благополучие дрогнуло мартовским вечером 1992 года, когда Дарий Петрович вернулся домой и показал жене спелеологическую карту.
— Это потрясающе! Потрясающе! — восклицал он, тыча пальцем в какие-то невнятные затемнения и разводы.
— Что это еще? — без намека на интерес спросила Аня.
Выяснилось, что карту преподнес депутат, страстный любитель пещер и приключений, к тому же алкоголик и педераст, которого Дарий Петрович избавил от реактивного психоза.
В тот вечер мать впервые на Валериной памяти закатила отцу истерику. Она визжала, порывалась изорвать карту в клочки и даже ругалась матом.
— Деньги! Деньги надо брать, а он срань всякую в дом тащит!
— Какие уж там деньги… Как будто их кто-то мне дает… — вяло бормотал в ответ Дарий Петрович.
— Да уж дадут, если потребуешь! — неистовствовала мать. — Психов у нас меньше не стало! Без работы не останешься!
— Успокойся, Аня, не надо при ребенке.
— Нам жрать скоро нечего станет! А он карту принес. Козел! Идиот! Чтоб ты сдох! — произнеся последнюю фразу на одном дыхании, Аня вылетела из комнаты и захлопнула дверь с такой силой, что на наличнике появилась длинная и уродливая, как жизнь среднестатистического человека, трещина.
Теперь Дарий Петрович, всерьез увлекшись спелеологией, давал жене лишь крайне скромную сумму на то, чтобы в следующий месяц не умереть с голоду, а остальное тратил на экипировку. В специализированных магазинах, с рук, по объявлениям он приобретал спелеологическое снаряжение, крепежи, ботинки, веревки, а после рабочего дня не спешил к креслу и «Огоньку». Психиатр рыскал по библиотекам — все тот же депутат, у которого спустя короткое время случился рецидив, рассказал ему, что где-то в Крыму, в одной из пещер, зарыты сокровища с корабля Арго.
Как всякий сумасшедший, говорил депутат убедительно и вдобавок продемонстрировал некую потемневшую от времени подвеску, предположительно изготовленную из золота.
— Ага, — прокомментировала рассказ мужа Аня, — в следующий раз еще больше спятит, золотое руно тебе покажет.
Дарий Петрович сделал вид, что не слышал ее слов и страстно замечтал о скором безбедном будущем.
— Ты пойми, — убеждал он жену, — даже если клад государству сдать, мы на свой процент до старости Валерку обеспечим.
— Вот так и знала, так и знала, — качала головой Аня, — не первый ты психиатр, который умом тронулся.
— О, господи! Как ты все же приземлена!
Вскоре выяснилось, что сокровища аргонавтов не приносят кладоискателям счастья.
Депутат признался, что психоз развился у него именно после визита в крымскую пещеру, где ему, впрочем, довелось заблудиться и проплутать три дня. Он явно чего-то не договаривал, и целеустремленный Дарий Петрович, подняв газетные подшивки, выяснил, что в той пещере погибла молодая жена депутата — тоже страстная спелеологичка.
В какой-то момент Аня просто махнула на мужа рукой.
Ей пришлось возвратиться на работу и кромсать трупы. Валера рос, и брюки у него все время оказывались рваными, а ботинки сбитыми.
Летом семейство вследствие нищеты не снимало дачу.
Валера с матерью мужественно просидели три месяца в Москве, а Дарий Петрович уехал в Крым.
Вернулся он в начале сентября, похудевший и до черноты обожженный солнцем.
— Теперь я точно знаю, где клад, — объявил он с порога.
— Ой, лучше бы ты не приезжал! — заломила руки Аня. — Уж лучше б спился, бабу себе нашел, хоть перед людьми не так стыдно бы было! — и она бессильно, с подвыванием заплакала.
Смирившись с тем, что жена ему не собеседник, Дарий Петрович вцепился в Валеру и поведал, что в пещере, где три дня сидел депутат и где якобы спрятано сокровище, стихийно образовалось подземное озеро, и теперь Дарию Петровичу нужно всего лишь купить дорогостоящий костюм для погружения и достать клад.
Следующую неделю психиатр бегал по приятелям и коллегам и брал у всех в долг.
Собрав требуемую сумму, он купил костюм и, взяв месяц отпуска за свой счет, отбыл в Крым.
Через три дня Аня подняла трубку разрывающегося телефона.
— Это… — донесся шамкающий старушечий голос, — квартира доктора?
— Да, доктора, — ответила Аня.
— Ты евонная жена? — уточнила бабка. — Меня Катя звать, он у меня комнату снимает. Убился мужик твой, приезжай, хребет переломал.
— Он умер? — прошептала Аня.
— Не, в больницу забрали.
— Боже, боже, боже! — Аня забегала по квартире.
— Валерка! — крикнула она из коридора. — Уезжаю, с папой плохо. Деньги оставлю! Когда вернусь, не знаю! Шоколадок не покупай! Если купишь, то и будешь их неизвестно сколько есть! Купи сыра полкило, докторской колбасы! Супа еще на два дня тебе хватит. Ой, Господи помилуй, как же он меня достал-то! — всхлипнула Аня.
Вновь зазвонил телефон.
— Да! — почти крикнула Аня в трубку.
Несколько секунд она молчала.
— Дима, да плохо у меня все, — сказала она, наконец, — муж разбился. Еду в Крым.
Она еще что-то говорила, срываясь на плач.
Валера с опаской заглянул в комнату. Мать бросала какие-то вещи в старую синюю сумку с наполовину оторванным ремнем.
— А кто такой Дима? — спросил Валера.
— Да… Он… — мать подняла на него совершенно остекленевшие, отчаянные глаза.
Внезапно прервав сборы, она села в кресло с деревянными лакированными подлокотниками, где в лучшие свои годы отдыхал за чтивом Дарий Петрович.
— Ладно уж, — сказала она, поправляя волосы, — ты большой уже мальчик, одиннадцатый год… Папа твой, конечно, человек хороший, врач прекрасный, но муж он никакой. Да и старый уже, он же меня старше. А бросить его я не могу, он беспомощный, кусок хлеба себе не отрежет, да и благодарна я ему за многое, в частности, хоть за тебя. В общем, мы с ним уже сто лет не живем, а я без мужика не могу, — мать зачем-то подергала сережку, — физиология. Боли всякие начинаются, невралгия, когда подрастешь, сам поймешь. А Димка молодой, он меня младше, все понимает, на разводе не настаивает, хоть и рад был бы, конечно, жениться на мне…
Мать еще долго что-то говорила, но пораженный Валера не мог ее слушать. Ему казалось, что он попал в какое-то другое, чудовищное измерение, где оказалось возможным и даже желательным все то, что в обычной жизни жестоко наказывалось. Не столько от самого содержания материнских речей, сколько от той спокойной, миролюбивой интонации, с которой она рассказывала о своем молодом любовнике, Валере стало страшно.
Мать уехала.
Таинственный Дима, несмотря на то, что служил вышибалой в замаскированном под казино публичном доме, оказался всемогущим человеком. Он мигом организовал столь непростое по тем временам дело, как перевоз искалеченного мужа своей зазнобы из Крыма в Москву. Все тот же Дима поставил на уши всех столичный врачей, и довольно скоро Дарий Петрович вернулся из больницы домой, правда, в инвалидной коляске.
Настали совсем скверные времена.
Аня по-прежнему работала в морге, но вдобавок нанялась санитаркой в роддом. В ее обязанности входило мыть полы и разливать суп по тарелкам. Дима настойчиво предлагал свою помощь, но Аня посчитала, что содержать мужа на деньги любовника непристойно.
Очутившись дома, Дарий Петрович не стал унывать — он продолжал изучать снимки пещер и спелеологические карты.
Однажды мать вернулась с работы, как всегда, поздно, уставшая и озлобленная, и застала мужа за любимым делом.
— Что?!! — с порога заорала она. — Опять?! Чтобы я этого дерьма в своем доме не видела!