— А понять ведь так просто…
— Скажите же, как? Скажите! — Он схватил меня за руку, и я почувствовал, что он действительно по-настоящему взволнован этим разговором.
— На светлом фоне, на белом платье даже небольшие пятнышки грязи режут глаз…
Он долго смотрел на меня широко открытыми глазами. Затем пошевелил седыми усами и отпустил мою руку.
— Верно… Ах, как это верно. На белом платье… Так, так… Да. А у вас действительно белоснежное платье невесты. И вот сбежались поглазеть на него и мечтатели, и завистники, и стяжатели, и развратники старого мира… Белое платье… И вдруг кто-то один заметил: пятнышко… Заорали, заулюлюкали…
— А кто же этот один?
— Вы думаете: я с этой девчонкой?
— Нет, не думаю…
— А я думаю, что так. Да, конечно… Она ведь тоже… была расстреляна немцами в сорок первом году, но не поклонилась им… Я должен был тогда понять ее. Послали ее начальником, а подчиненный — в грамматике и в синтаксисе разбирается на многих языках. А я обиделся, в амбицию… Эх, как это нехорошо, как нехорошо!
— Так кто же виноват?
— Не знаю… Наверное, те кто посылал… Не знаю… Но сейчас я больше всех чувствую виноватым себя.
— Узнаю интеллигента… узнаю.
Он улыбнулся и печально покачал головой.
Мы довольно мирно кончили с ним разговор. Дела отвлекали меня от этого человека, и, может быть, я совсем забыл бы о нем, как забываешь о многом, что встретилось на пути мимоходом. Но именно в этот день к вечеру началось наступление немцев и хорватов.
Когда кольцо окопавшихся врагов все больше сжималось железным урчанием танков, казалось уже физически ощутимым, кто-то подошел ко мне и взял за руку. По особой манере брать за руку я узнал преподавателя литературы, того самого, который разносил нас сегодня…
— Пане начальнику, товарищ командир… На штыри ока…
Опять встала в памяти фигура Мыколы Струка из Белой Ославы.
Я подумал, что опасность, угрожающая нам, волновала и профессора не меньше, раз в минуту опасности с его уст слетели эти простые мужицкие слова, не посеребренные «европейской» культурой.
Мы отошли в сторонку.
— Через болото можно выйти… Я знаю тропу…
— Повозки?
— Возы не пройдут… Коней в поводу провести, пожалуй, можно. А возы — нет, не пройдут.
Долго раздумывать было некогда. На противоположной опушке леса сухо потрескивали автоматы!. Полминуты мы советовались с Миколой и Васей…
— Кидать возы! Раненых — на носилки! Способных сидеть верхом — на коней! — скомандовал я.
Команда спасительным журчанием горного ручья пошла назад по цепочке вытянувшихся рот.
Мы прекрасно понимали, что на какие-то минуты вручаем судьбу полтысячи человек, веривших в данный момент только нам, в руки человека, встретившегося всего несколько часов назад.
Тихо пробирались мы по кочковатой тропе. Иногда слышалось чавканье, бульканье, храп и стоны… Но умные, привыкшие к походам животные будто понимали: если в болоте нас обнаружат и возьмут на прицел пулеметами, пристреляют минометами, — мы погибли…
По времени и пройденному пути я отметил про себя — вся колонна втянулась в болото. Топь стала все сильнее засасывать… вот уже по колено, по пояс бредут люди в вонючей, пахнущей лягушками и тиной жиже… Неужели он предатель? Но вот мы нащупали ногами под грязью твердый грунт, стали попадаться камни, галька. Вот уже и песчаный берег… На горизонте на фоне неба проектируются телеграфные столбы. Шоссе близко.
Командиры расположили выходящих из болота цепью.
— На шоссе — разведку! — скомандовал я Васе.
Люди начали шуметь. Выливали из сапог и штанов воду, звякали оружием… Изредка хлюпал смешок… Раненые стонали на носилках.
Вернулась разведка.
На шоссе — немцы. Но посты их дремлют, не подозревая вблизи противника. Уверенные в непроходимости болота, они надеялись провести спокойную ночь в затишных кюветах шоссейки.
— Натаскали снопов… Устроились надежно… Изредка курсирует по шоссе один танк, — докладывал Лапин.
История партизанского движения знает много примеров, когда партизаны в одиночку или мелкими группами скрывались в болотах, лесах, горах от врага. Иногда это голодное, холодное бегство переходило в героическую борьбу со страхом смерти, которым враг изматывал изо дня в день, из месяца в месяц загнанных в дебри людей.
Но для нас после трех славных рейдов в этом окружении было что-то обидное.
Хотя мы и знали, не могли не знать осенью 43 года, что в бою пехоты против танков многие лягут здесь навеки, мы дали команду — в атаку!