Организовать атаку мы не успели… Нужно было еще хотя бы 5—10 минут, чтобы распределить между командирами сектора шоссе. А в это время позади, на той стороне болота, где час назад мы бросили возы и слабых лошадей, шквальным огнем ударили пулеметы, автоматы, раздались взрывы гранат с высотки, оставленной майором Дегтевым, полетели в небо ракеты.
Некоторые явно шальные очереди попали и в нашу сторону.
Думать было некогда, организовать атаку не пришлось.
Вася командовал где-то слева:
— Вперед!
Рядом со мною был комиссар Мыкола. Я крикнул ему:
— Держись за мной, подгоняй ребят, чтобы не залегли. Иначе — гибель. Только вперед! В случае чего, принимай команду. Только не останавливаться.
— Только вперед! — подхватил чей-то голос рядом. Я увидел соломенный брыль нашего проводника.
Вся группа пошла на прорыв, ориентируясь по столбам шоссе. Мы поспели во-время. Смяли, передушили, перебили прикладами и ножами еще спящих в снопах фашистов… И только проскочили шоссе, как с боков почувствовали клещи немецких танков. Но они уже не могли нас зажать. Это были клещи, хватавшие пустое место, вернее, больно прищемившие наш хвост… С каждым шагом, с каждой перебежкой мы все дальше уходили на внешнюю сторону кольца.
И уже совсем шальной снаряд из танковой мелкокалиберной пушки отомстил нам за неудавшуюся врагу так искусно организованную ловушку. Трасса, оранжевая, словно бархатный канат, преградила нам путь… и где-то недалеко, мягко шлепнувшись, погасла.
— Ой, мамцю моя! — жалобным восклицанием отозвалось впереди. Я сразу узнал голос нашего проводника. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, раскинув белые-белые руки. На шоссе вспыхнула ракета. Темное пятно на сорочке росло, расползалось.
— Переверните меня… — попросил он.
Доктор Циммер исполнил его просьбу.
— А, товарищ командир…
В груди у него забулькало, страшно и громко.
— Умрет через две-три минуты, — шепнул мне доктор.
Мимо пробегали наши, припадая к земле при частых вспышках ракет.
Танки продолжали бешено обстреливать цепь, но, выскочив на шоссе, они переносили огонь дальше. Снаряды и пулеметные трассы уже давали перелет.
Белая рука поднялась в воздухе, словно звала на помощь. Я нагнулся…
— Ну, ось… мы вместе с вами, пане командире… бралы Берлин… — еле слышно прохрипел профессор. — Берлин бралы…
Через две минуты он скончался.
В лесу шла сумасшедшая стрельба. Слышалось ржание раненых лошадей, похожее на детский плач. Молча бегом двигалась колонна…
С высоток за болотом взлетали ракеты. Но они уже не освещали нас. Танки близко, но неровности почвы спасали. Пули проходили невысоко, почти на уровне головы, но как только пулеметчик снижал обстрел, они ударялись о спасительный бугорочек, всего на полметра возвышающийся на горизонте, и взмывали вверх. Люди, сгибаясь, перебегали к нам в лощину.
Постреляв немного, танки перевели огонь на лес. Мы использовали передышку и ушли от шоссе.
Построив колонну и сориентировавшись по полям и оврагам, мы взяли путь прямо по азимуту на Шепетовские леса. Там будет вырыта могила участнику Карпатского рейда, могила «гимназиальному профессору», преподавателю латыни и германской литературы, человеку, ставшему в пятьдесят лет советским патриотом и вместе со всеми нами «бравшему Берлин».
15
Зацепившись за кромку Шепетовского леса, мы свалились отдыхать.
После пройденной степями и лесостепью тысячи километров всем казалось, что теперь мы уже в полной безопасности.
Передохнув, люди, как обычно после тяжелого пути, вспомнили прошлое. И самое страшное казалось смешным.
Уже кто-то подсчитал, что, начиная от Збруча, было двадцать одно окружение.
— Очко! — смеялись бойцы. — Ну, теперь уже больше не может быть. Хватит. А то будет перебор.
Разведки пошли, как всегда, звездным маршрутом. Но самых отчаянных я послал на север: на асфальт.
Люди, возвращаясь, приносили разные сведения, но самого главного не могли узнать. А главное для нас было: где Руднев? Проходил ли здесь Ковпак? Где-то под Тарнополем затерялся его след. На третий день Лапин прикатил с асфальта на «оппельке».
— Переговорщицу поймали, — объявил громогласно дежурный, подходя к начштаба.
Пока виновник торжества возился с трофейной машиной, я вышел на просеку. Ветровое стекло было вдребезги рассечено автоматной очередью. Рядом с Лапиным восседала немка. В шляпке и дорожном клетчатом макинтоше, с яркокрасной сумкой в руках.