Мы принялись отгадывать, кто же это. Отгадывание превратилось в бесконечную шараду. Нет, не Куэйл. Нет, не из Собачьей Бухты. Нет, не Пойнтинг. Мы быстро выдохлись, потому что, кроме ближайших соседей, никого в округе не знали. Замешательство длилось минут пятнадцать, тогда ряженый, видно отчаявшись, вытянул из кармана маленькую губную гармошку, поднырнул рукой под белый лоскут, служивший маской, и принялся наигрывать что-то непонятное. Поиграв чуть-чуть, он — или она, этого я так и не узнаю! — поднялся и вышел за дверь, мы видели, как он проворно засеменил по дорожке в темень, ветреной ночи.
Забавно, хоть и странновато как-то; мы снова расположились с книжками у камина, но скоро вновь от чтения нас отвлек громкий стук в дверь. На сей раз открыть пошел Фарли. Теперь вместо одного к нам нагрянуло четверо — двое маленьких, два побольше. Едва сдерживая хихиканье, они выдавили скрипучими голосами заученное:
— Пустишь ряженых войти?
И, как семейство каракатиц, неуклюже втянулись гуськом, шаркая огромными, верно снятыми с отцов, резиновыми сапожищами, которые едва не сваливались у них с ног. Каждый был потешно обряжен в одежду, заимствованную у разных членов семейства. У двоих, что побольше, на головах наверчены шарфы, из-под них свисают лоскуты, прикрывая лица; у одного — необъятный бюст, у другого — необъятный, набитый чем-то мягким зад. На маленьких ряженых надеты маски страшилищ. Я приметила связку подобных масок в лавке Дэна Куэйла-младшего и решила, что они просто залежались со Дня всех святых.[5] Должно быть, под рождество только здесь и можно такие маски сыскать.
В отличие от первого, неразговорчивого посетителя эта компания болтала без умолку, хоть и непонятно какими голосами. Да знаю же я их, знаю, ведь и они здесь чувствуют себя как дома!
— Угу-ум! — промычали они, когда я спросила, не в Собачьей ли Бухте живут.
Угу, из семейства Куэйлов. И тот, и тот, и тот, и тот! Принялись отгадывать, кто отец. Чарли? Клэренс? Дэн-младший? Старший? Выяснилось, что наши гости и из семьи Дэна-младшего, и из семьи его отца. Тут я отгадала младших.
— Вы — Дороти и Рут, так? — спрашиваю, окрыленная своим первым успехом.
Девчонки тут же сбросили маски, открылись. хохочущие мордашки, пылающие от тепла и возбуждения. Но двое старших продолжали оставаться в масках, и нам еще предстояло отгадать, кто они такие. Может, они из старших братьев или сестер Рут, но Рут четырнадцатый ребенок в семье, тут гадать — не перегадать. Вдруг нас осенило: это погодки: Мюриэл и Обри, сестра и брат чуть постарше Рут. Среди общего хохота они откинули лоскуты с лиц, открывшись нам, как открываются угаданные наконец герои телевикторин.
Оба подростка, Мюриэл и Обри, не так часто наведывались к нам. И потому, как только сбросили маски, они словно в рот воды набрали. В масках оба держались гораздо свободнее. Мы на каждом шагу становились свидетелями подобного преображения. Застенчивые, тише воды ниже травы, превращались в веселых клоунов, плясали и пели будто заправские актеры — но лишь до тех пор, пока их лица скрывали маски ряженых. В тот вечер нам удалось пообщаться лишь с Дороти и Рут, но и они говорили сдержанно-вежливо, как привыкли вести себя с нами.
К нам, новоселам, валили, как ни к кому из здешних, толпы ряженых. Люди пользовались возможностью, не открывая себя, поглядеть, как мы живем. Стоило прокатиться вести, что мы принимаем ряженых в дом — ведь не каждый пускал их на порог, — они лавиной потекли к нам. Не по дням, а по часам росло наше мастерство отгадывания.
Все двенадцать дней рождественских праздников, кроме воскресных, каждый вечер нас посещали ряженые. Я благодарила бога за воскресные передышки, хоть чуть-чуть удавалось отдохнуть от визитеров. Разумеется, мы вправе были их не пускать, но такое обычно позволяли себе те, у кого в семье больные или совсем малолетние детишки — могут испугаться при виде стольких непонятных страшилищ. С теми, кто без особых на то причин отказывался пускать к себе ряженых, местные общаться избегали.
Дуг и Марджери Макэкерн не имели права впускать к себе ряженых — хоть в Балине преступность и невелика, все же полицейскому как блюстителю закона положено знать, кто является к нему на порог. Но к нам в дом Макэкерны частенько наведывались, чтоб повеселиться, глядя на ряженых.
Хоть Марджери — уроженка Ньюфаундленда и сроду нигде, кроме этих мест, не бывала, ей в ее родном поселке видеть ряженых не довелось. Стоило появиться шоссейной дороге и автомобилям, как этот обычай в Форчуне полностью исчез.
5