— Хлебнете винца, уважаемая? — предложила женщина в цветастом платье; капельки пота от трудов праведных застыли у нее на лбу.
Нас усадили за один из столов, куда поместилось еще десятка два гостей; по-видимому, вечер предполагалось начинать с трапезы. Я улыбнулась и взяла с подноса рюмочку с золотым ободком. Это была «запеканочка» — вино, предназначенное для дам. В каждом из здешних поселков оно готовилось по-своему, но в основе представляло собой настойку — чистый спирт на малиновом сиропе (который продается квартами в каждой лавке). Спирт контрабандой провозили с островов Сен-Пьер и Микелон. Из этих двух не слишком пригодных для употребления компонентов получалась еще менее пригодная для питья смесь.
Последний оплот французского владычества в Северной Америке, островки Сен-Пьер и Микелон находились от нас всего в пятидесяти морских милях.[6]
Еще до присоединения острова Ньюфаундленд к Канаде в 1949 году и соответственно до принятия островом нового Таможенного акта и до прибытия на остров канадской королевской полиции между жителями южного побережья Ньюфаундленда и жителями острова Сен-Пьер существовала система неофициального торгового обмена. На безлесые французские острова доставлялись лосятина, оленина, лес в обмен на спиртное, сахар и еще кое-какие продукты, которые благодаря непонятной щедрости французских властей никаким налогом не облагались. Сладкое вино, приправленное корицей, считалось когда-то в селениях Ньюфаундленда одним из самых популярных продуктов ввоза и стало традиционным свадебным напитком для дам.
Однако теперь по морю за вином в Микелон уже никто не рисковал отправляться. Если контрабандистов засекала полиция, их безжалостно штрафовали, случалось даже, отбирали лодки. Единственное, ради чего стоило еще рисковать, — спирт-ректификат. Эту дьявольскую жидкость разбавляли всем, что под руку попадется, к примеру — подслащенным кипятком (этот напиток был в ходу у местных мужчин) либо тягучим красным сиропом; именно такое питье и стояло сейчас передо мной.
Одновременно с «вином» стали подавать свадебный торт, каждый кусок обернут салфеточкой, чтоб, при желании, можно было захватить домой. Обычно пироги для всех здешних свадеб готовила одна вдова. Она искусно украшала свои изделия глазурью и весьма гордилась своим мастерством. Выходившие из-под ее рук трехъярусные, все в розах, шедевры, становились предметами всеобщего восхищения. Казалось кощунством резать такую красоту на части. Угощение вином и тортом означало конец свадебного застолья. После чего откушавшие и как бы уже причастившиеся гости освобождали места за столом для других, поджидавших своей очереди.
Снова очутившись в главном зале, мы отыскали свободные места на скамье рядом с почтмейстером, мистером Ходдиноттом. Он пришел на свадьбу с сыном Сидни, который сидел рядом с хорошенькой рыжеволосой девушкой в зеленом, учительницей младших классов. Она недавно приехала в Балину с небольшого островка Пасс, который обеспечивает всю округу школьными учителями. Очень немногие жители Пасса осели и рыбачат дома, молодежь, как почти повсюду в этих краях, разъехались работать по школам провинции.
— Глядите-ка, Сидни девушку завел! — шепнул мистер Ходдинотт, кивнув в сторону сына, сидевшего к нам спиной.
Едва завидев нас, почтмейстер тотчас подвинулся, освобождая место, судя по всему нам обрадовался. Человек он был словоохотливый, молчать не любил да и дома сидеть тоже. Какие бы события ни приключались — свадьбы, кино, «вечерки», посиделки, — все их мистер Ходдинотт исправно посещал. Супруга его, женщина робкая, редко показывалась на людях, он же умудрялся вести такую бурную светскую жизнь, что любой дипломат бы ему позавидовал. На прошлой неделе, докладывал мистер Ходдинотт, дважды побывал в кино. Фильмы ничего себе, забыл только названия. Один про солдат и про войну, а другой про ковбоев.
Кино крутили два раза в неделю в здании, где когда-то размещалась ложа оранжистов,[7] но афиш никаких не вывешивалось. Заранее узнавать, что покажут, никто и не думал. Для местных это все равно что спрашивать у хозяйки дома, куда пригласили, чем кормить будут. Фильмы, как правило, показывались старые, а качество звука кошмарное, потому — какая разница, что смотреть. Мало кто, подобно словоохотливому мистеру Ходдинотту, осмеливался судить о достоинствах такого сомнительного удовольствия.