Был холодный декабрьский день, когда я подошла к новому зданию школы, где должна была дать свой первый урок. Здание школы, на удивление уродливое, было предметом гордости местных жителей. От этого длинного двухэтажного строения веяло убожеством. Обшитое деревом и выкрашенное в ослепительно белый цвет, оно одиноко торчало на вершине каменистого холма, как вареное яйцо. Ни кустика ольхи вокруг. Возле одной из стен были сложены бревна, и по всему двору ветер носил древесные стружки. Под лестницей горкой были сложены пустые банки из-под краски, которые никто не спешил убирать.
Открыв массивные двойные двери, которые с громовым раскатом захлопнулись за моей спиной, я вошла в школу. И сразу очутилась в царстве мертвой тишины. Все ученики сидели в классах, коридор встретил меня дюжиной закрытых дверей. Вокруг ни души. Медленно, на цыпочках, словно боясь потревожить спящего младенца, я двинулась по коридору, выложенному квадратиками линолеума. Скорее как вор, а не как учительница. Как узнать, за какой из этих дверей сидят ученики десятого и одиннадцатого? У меня возникло сильное желание сбежать, вернее, так же, на цыпочках, выскользнуть из школы и забыть о ней раз и навсегда.
— Миссис Моуэт! — точно выстрел в тишине раздался за спиной голос. Это вышел из кабинета директор мистер Парди. Ощущая себя школьницей, которая вознамерилась прогулять урок, я быстро обернулась.
— Пальто, если хотите, вы можете повесить вот сюда, — обратился ко мне директор.
Вначале надо все обговорить. Я сняла пальто, шапочку, рукавицы, толстый свитер и сапоги. Надела туфли и, не дожидаясь приглашения, села на один-единственный стул для посетителей в директорском кабинете. Как и вся школа, кабинет был обставлен со спартанской простотой.
На вид мистеру Парди нельзя было дать и тридцати, но физиономия у него была мрачная, как у владельца похоронного бюро. Взгляд, полный скорби, устремился на меня через письменный стол.
— Сам я не очень-то разбираюсь в искусстве, — с серьезностью проговорил он.
Я не знала, как реагировать на такое признание. Может, надо выразить сожаление?
— Однако рисование вроде бы входит в школьную программу, с первого до последнего класса, для всех без исключения, — настойчиво втолковывал он мне, как какой-нибудь бухгалтер, объясняющий клиенту суть нелепого налога. — До сих пор рисование у нас вел мистер Крю, но подготовка у него слабовата. Хромает на обе ноги.
Мистер Парди говорил очень четко, тщательно выговаривая каждое слово, будто читал вслух.
— Кое-кто из наших учеников вовсе не стремится получить образование. Просто посещают школу, пока ее не окончат, а закончив, идут работать на рыбозавод. Иных устремлений у них нет.
Я хотела рассказать ему про Дороти Куэйл, которая сочиняет стихи и песни и учится печатать на моей пишущей машинке. Я бы могла рассказать ему и о многих других ребятах, которые, после того как чуть-чуть привыкли ко мне, задавали массу вопросов обо всем на свете, от археологии до зоологии. Они с интересом листали журналы у нас на кухне и задавали при этом прелюбопытные вопросы. Почему бы не сказать ему, думала я, вряд ли еще представится такой случай. Взгляды директора, будто сваи под новой муниципальной пристанью, поражали своей прямолинейностью.
Но, удержавшись от излияний, я сказала, что мы ждем его на следующем заседании совета библиотеки.
— Я редко хожу куда-либо по вечерам, — ответил он. — Надо готовиться к занятиям и надо проверять тетради.
— И все-таки очень нужно, чтоб вы пришли, мистер Парди! — настаивала я. Хотя мы и были с ним приблизительно одного возраста, но он и не подумал предложить мне называть его просто по имени. — Нам очень важно, чтобы вы, директор школы, присутствовали на наших заседаниях. Мы хотим знать ваше мнение по важным вопросам, которые будут обсуждаться.
Он несколько оживился, моя лесть подействовала.
— Ну что ж. Может быть, я как-нибудь зайду.
Пришло время начинать мой урок. Вооружившись тоненькой брошюркой — учебной программой по эстетическому воспитанию для девятых, десятых и одиннадцатых классов, выпущенной для школ острова Ньюфаундленд, я проследовала за мистером Парди, который, не говоря ни слова, проводил меня по коридору до двери, на которой не было никакой таблички. Директор открыл дверь и первым вошел в класс. Двадцать три пары глаз пытливо уставились на меня, к моему удивлению, ученики поднялись с мест и молча встали возле парт.