Хилье испуганно взглянул на него — Роберт, вероятно, испытывает его.
— Я не устал.
Ганс смотрел из окна с удивлением, он не понимал, как Хилье так долго выдерживает. Ведь он давно уже ждал, что вот-вот этот парень выдохнется.
Хилье действительно устал. Ежеминутно он поглядывал на бревна, и, чем меньше их оставалось, тем более отдаленным виделся ему счастливый момент окончания работы. А прежде, когда бревен было еще много, они его совсем не пугали.
— Мало осталось, — услышал он подбадривающий голос Роберта.
И вот, наконец, счастливая минута наступила. Все трудности остались позади. Хилье с удовлетворением осмотрел сложенные в сарае дрова, вытер со лба пот, вышел во двор и сел на большой камень.
Роберт подошел к нему. Сел рядом. Зажег сигарету.
Оба молчали.
— Не куришь?
— Нет.
И снова молчание.
Роберт мучительно о чем-то думал. Вдруг он встал и пошел в хижину.
Ганс следил за отцом. Роберт подошел к шкафу, достал с полки душистый плод, привезенный им из какой-то далекой страны и обещанный Гансу к ужину.
— Папа, куда ты его несешь?
Роберт в замешательстве остановился.
— Я знаю, — испуганно проговорил Ганс, — ты хочешь отдать ему.
Отец, ничего не ответив, повернулся и пошел к двери. Ганс побежал за ним.
— Это мой, — крикнул он и попытался вырвать у отца плод.
Роберт оттолкнул его. Ганс забился в угол комнаты и заплакал. Он думал о том, что жизнь очень уж несправедлива — вот этому худому парню заплатят деньги и еще в придачу дадут душистый плод, которого Ганс ждал с таким нетерпением и о котором отец так много писал в одном из своих писем.
Роберт посмотрел на Ганса. Лишь какой-то момент он колебался, а потом быстро вышел из хижины.
— Ты ел когда-нибудь ананас? — спросил он Хилье.
— А что это?
— Очень вкусная вещь, — сказал Роберт. Он протянул ананас Хилье и добавил хриплым голосом: — Ганс любит их.
Хилье взял ананас, оторвал кусочек, попробовал и, утвердительно кивнув, стал есть. Роберт, довольный, следил за ним. Ему было приятно думать, что парень этот понимает в вещах толк. Потом он вспомнил про Ганса. Он представил себе, что тот и сейчас еще плачет, и позвал его.
Ганс медленно вышел из хижины.
— Подойди-ка сюда. Подойди. Дай Хилье руку. Хочешь, он научит тебя ловить рыбу?
Ганс помедлил, но потом подошел и протянул руку. Может быть, в другой раз он не сделал бы этого, но то, что Хилье сумел наколоть столько дров, невольно внушило ему уважение к этому худому парню. Он сел рядом и стал наблюдать, как Хилье ест ананас.
Роберт успокоился. И даже рассказал сказку. Он заметил, что Хилье слушал ее очень внимательно.
Теперь Роберт хотел сказать ему еще что-то, но не знал, как это сделать.
— Понимаешь… Жизнь — это очень тяжелая штука… Кожуру не едят, выбрасывают. Да… Вот вырастешь — увидишь, что и тебе придется обманывать других. И врать. Каким бы хорошим ты ни был. В селе меня все знают. Спроси — каждый скажет, что я…
— Вкусно, — неожиданно сказал Хилье и бросил кожуру.
Роберт встал с огорченным видом. Хилье его не понимал. Он не мог понять его, ведь он был еще слишком мал. Ему, очевидно, лет четырнадцать, не больше.
— Мне пора идти, — сказал Хилье.
Он тоже поднялся. Наступала самая радостная минута. Сейчас Роберт протянет ему деньги, а потом Хилье пойдет домой. Может быть, этих денег хватит даже, чтобы уплатить хозяину дома за два месяца.
Он припомнил, у кого он в последнее время работал. Лавочник Иржи. Гилье с большим животом, на который без смеха смотреть невозможно. Мадам Ренар. Эльза. Ему очень нужно было убедить себя, что все они хорошо заплатили ему. И даже на прощанье сказали доброе слово.
Роберт сунул руку в карман, достал тысячу марок и смущенно протянул Хилье.
Хилье взял деньги, пересчитал их и посмотрел на Роберта с удивлением. Он сразу же сообразил, что за квартиру уплатить не удастся.
И он вспомнил, что ведь в действительности и лавочник Иржи, и Гилье с большим животом, на который без смеха смотреть невозможно, и мадам Ренар, и Эльза — все они обманули его. И на прощанье не сказали ни слова.
Роберт покорно ждал, что Хилье закричит или заплачет, что он будет требовать денег.
Но Хилье, худой и высокой, молча стоял в наступившей уже темноте. Потом повернулся и медленно пошел.
Отец и сын смотрели ему вслед.
Он уходил все дальше, уже была видна только его спина, но и она скоро исчезла во мраке.
1958 г.