– Вино. Надеюсь, нормальное. О! Молдавское, – прочел Даня надпись на этикетке.
– Я не люблю красное. От него губы синие и зубы темнеют. – Посмотрел я на белое вино.
– Да красное давай. Оно неплохое.
Мы пришли, когда уже все собрались, и я не знал как себя вести, так как не понимал, на правах кого нахожусь в квартире. В зале сидела симпатичная девушка, за ней лежала гитара, с другой стороны сидели двое парней. Один архитектор и он умел разговаривать. Это важное уточнение, потому что как зовут второго я уже не помню, так как его имя – это единственное слово, которое он произнес за вечер. В комнату зашла еще одна девушка.
– Привет! Я Эльмира! Я продюсер, – с улыбкой протянула она руку.
– Привет! Я Рома! – с улыбкой легонько пожал ей руку.
Не стал идти к Дане на кухню, так как посчитал неуместным уходить в другую комнату от ребят, которые сидели молча, и заговорил сам. Рассказывал что-то про съемки, кажется. Саша попросила Даню налить вино. А я не люблю красное вино. От него губы синие. Отказался. Все расселись по кругу, и Даниил расположился недалеко от меня. Саша представила нам с Даней своих гостей, потому что мы опоздали.
– Это Максим и его друг Х, они архитекторы, – показывала рукой Саша. – Это Маруся, она актриса. Это Эльмира, она продюсер нашего документального фильма, который мы снимаем в Одессе. Это Даня, мой брат. Это Рома. Он снимает короткометражный фильм, расскажи, о чем он, – показала она на меня.
Она по-доброму улыбнулась, но я все равно не понимал, зачем я здесь.
– Он о…
– Он, по сути, о Роме, – сказал Даня. – Почти документальный.
– Снимаешь о себе? – спросила Эльмира.
– Мой режиссер-педагог, Самуил Михайлович, с которым мы с Даней занимались… – сказал я, – Саша тоже у него занималась… Он мне однажды сказал «пиши о том, что знаешь», а знаю я лучше всего о себе. Скорее всего.
– Ну да, – посмотрела на Сашу Эльмира, – а разве можно что-то вообще сделать не о себе.
Потом Саша с Эльмирой и архитекторами, точнее с тем, который разговаривал, обсуждали архитектуру Одессы и всякие проблемы, связанные с ней. Это неплохо, что второй архитектор молчал. Возможно, он тоже не понимал, зачем пришел. Саша выключила верхний свет, оставила только светильники так, что в комнате остался полумрак.
– Маруся! – обратилась Эльмира. – Давай ты споешь свои песни!
– Да, конечно.
– Маленькое вступление. – она посмотрела на меня и на Даню. – Маруся учится в университете имени Карпенко-Карого на пятом курсе, ей 23 года. Она пишет свои песни и сейчас нам их исполнит.
– Вы простите, что я в таком виде… – положила Маруся руку на свою футболку. – Просто я приехала в 4 утра. А родители должны были приехать только в 6 вечера с ключами.
– Да! И она пишет нам с Сашей сообщение, мол, что делать? – продолжила Эльмира. – И мы пригласили ее к нам.
– Да… – показала Маруся на надпись на футболке «Chicago Bulls» в честь американской баскетбольной команды. – Вот.
Она начала петь. Это были очень искренние, точные, отчасти наивные и безумно красивые песни. Особенно в ее исполнении. Она, как Кристина Соловей или Земфира, только Маруся. Только совсем другая. Она мягко и легко меняла аккорды. Ее тонкие нежные пальцы крепко зажимали толстые железные струны. У нее тонкая изящная шея и маленькие женские плечи. Во время пения она ловила наши взгляды. Когда она посмотрела на меня, я будто оказался в свободном падении. Я никогда не прыгал с парашютом, но уверен, что парашютисты чувствуют такую же легкость и свободу. У нее такие большие глаза. Кажется, голубые. Я не помню, там был полумрак. И волосы такие густые темно-коричневые. Кажется, она шатенка. И голос. Высокий и звонкий. Красивый и чувственный. Как будто она своей маленькой рукой касается твоей щеки. Перед каждой песней Маруся рассказывала, почему она написала ее или что она означает. Перед исполнением одной из них она посмотрела на гитару и задумалась.