— Вот и доехали, — произнес Гускин чуть ли не веселым голосом.
От вершины постройки поднималась струйка дыма. Это могло не иметь ничего общего с нашим появлением. Например, они там обед готовят.
Медленно, не спуская глаз с белой горы, мы приближались к пологой впадине. Пирамида росла на глазах. Должно быть, в ней было добрых двести метров высоты.
Строение и ее окружение казались вымершими. Террасы были очищены от следов присутствия живых существ. Никаких брошенных машин, конструкций, антенн, никакого движения.
Летун плавно закачался, преодолевая пологое углубление котловины. Мы въехали на его противоположный край. До сих пор по-прежнему ничего не происходило. Тишина. Перед нами оставалось еще около трехсот метров прямой, как стрела, дороги. Дальше она резко поворачивала, поднимаясь на самую низкую из трасс.
— Погоди, — сказал я. — Доберемся туда — и что дальше?
Гус затормозил. Он проверил показания приборов и посмотрел на меня вопрошающими глазами.
Я осмотрелся. Желая и дальше воспользоваться дорогой, мы в определенном месте теряли бы пирамиду из поля зрения. Именно там, где она уходила на террасу, огибая вертикальную, скальную гряду. Мне это как-то не особенно улыбалось.
С левой стороны начиналось небольшое возвышение, уходящее в направлении постройки пологим спуском, поросшим густой растительностью, словно бы грязной ватой или плотным мхом. Сразу за ним виднелся массивный, округлый холм, завершающийся плоский вершиной. Я указал на него Гусу.
— Там нам было бы не худшим образом, — сказал я.
Его глаза скользнули вверх, потом он кивнул.
И поинтересовался:
— Мечтаешь о контакте?
Я пожал плечами. И пробурчал:
— Не все ли равно, о чем.
Контакт. Хорошенькое дельце. Нам придется объяснить этим, с суши, что люди, которые их убивают, делают это не ради собственного удовольствия. Что они прилетели сюда совсем не для этого. Нам предстоит убедить их, что, по сути дела, мы — народ симпатичный и доброжелательный. Ну и договориться с ними о мире, если не о помощи в деле спасения оставшихся членов экипажа «Анимы».
То есть, обо всем этом мы договаривались перед тем, как покинули «Идиому».
Интересно, повторил бы Сеннисон все это здесь, у подножия этой вымершей, ребристой сахарной головы. Я охотно полюбопытствовал бы у него, актуальное ли это дело. Что ж, каждому предстояла своя «работка».
— Может, ты и прав, — буркнул Гускин и взялся за управление.
Летун сошел с дороги и, не меняя скорости, без малейшего усилия, стал взбираться на поросший мохом склон. Через неполные шесть минут мы уже стояли на каменистой полянке, на вершине выбранного нами холма.
Перед нами виднелась маленькая, пологая долинка. В нее вел едва заметный склон длиной не более тридцати метров. Дальше начиналась каменная плита, наклон которой позволял воспользоваться ей как самой обычной дорогой, выводящей к нижней террасе. Это был не самый плохой наблюдательный пункт.
— Начинай, — сказал Гус.
Он заблокировал управление и поудобнее устроился в кресле.
Не отрывая глаз от белой пирамиды, я нашарил пальцами переключатели. Из башенки летуна ударили нити света. Тишина.
Я закончил цифровой ряд и немного подождал. Потом изменил угол наклона лазерных объективов и начал сигнализировать цветами.
Минута. Пять минут. Ничего.
— Может, поехали… — начал Гускин, но не закончил.
Из-за тыльной грани пирамиды, а точнее из-под ее основания, из-за ребра террасы, выкатились три крупных шара. Двигались они достаточно активно. На мгновение они исчезли с наших глаз, скрывшись в переходе, ведущем на более низкие ступени.
Когда мы вновь увидели их, они были совсем близко. Подкатились к самому краю спуска, ведущего в крохотную долину, и остановились. По прямой нас отделяло от них не больше восьмидесяти метров. Теперь мы могли рассмотреть их как следует.
Они не были шарами в полном значении этого слова. Нижняя их часть, в том месте, где она касалась грунта, сплющивалась. Словно они были изготовлены из пружинистого, эластичного материала, специально, чтобы собственный вес давал им лучшую опору в горных районах.
Шары не имели определенного цвета. Молоко, сильно разбавленное водой. В их стенках мы не заметили ничего, что напоминало бы клапаны отверстий, никаких выступов, антенн, вообще ничего. И они сохраняли неподвижность, словно ожидали приглашения.
— Думаешь, это и есть… они? — нерешительно спросил Гускин.
Откуда мне было знать? Я о том же думал. Что они с одинаковым успехом могут оказаться как механизмами, так и организмами. А всякие измышления были сейчас столь же полезны, как, скажем, исполнение свадебного марша.
Неожиданно один из шаров, тот, что находился справа, дрогнул и, набирая скорость, покатился в нашу сторону. Я невольно потянулся к прицелу излучателя.
Шар достиг дна котловины и по инерции взлетел до середины противоположного склона. На какое-то мгновение он оказался не дальше, чем в пятнадцати метрах от носа летуна.
Потом вернулся назад, какое-то время катился плавными движениями то в одну, то в другую сторону, то, наконец, остановился. Точно так же вел бы себя большой мяч, сброшенный сверху разыгравшимся ребенком.
— Ванька-встанька, — пробормотал Гускин.
Я усмехнулся. Поскольку сам подумал о чем-то таком же.
Оставшиеся два шара неизменно оставались на своих местах, на краю склона. Тот, с которым случилось несчастье, если, это, конечно, было несчастьем, тоже не шевелился, занимая теперь позицию выдвинутого вперед часового поста.
Я нагнулся к пульту и повторил сигнализацию. Кончил со сменой цветов и собирался снова повторить цифровой ряд, когда над котловиной сделалось светло. Каждый из шаров выпустил поток голубоватых светящихся лучей. Примерно на высоте тридцати метров эти лучи пересеклись и образовали светлое пятно диаметром с вентиляционное отверстие шахты.
— Наконец-то, — выдохнул Гускин.
— Погоди, — бросил я.
У нас все еще было впереди. Если, например, они воспринимают наш аппарат как живое существо. Существо, о котором они ничего не знают…
На террасе что-то начало происходить. Лучи ломались, образуя разноцветные геометрические фигуры. Один треугольник, второй…
Сомнений не оставалось. Это был контакт.
— Отлично, — сказал я. — Я пошел.
Гус согласно кивнул.
Старательней, чем обычно, я проверил исправность скафандра. Удостоверился в состоянии энергоемкостей и креплений излучателя. Крышку люка решил оставить открытой. Сразу же за ней разместил два автомата, с полным вооружением.
И только тогда выскочил на каменистую почву. Почувствовал под ногами мягкую, эластичную растительность.
Я выпрямился и, сигнализируя лазерным фонарем, подошел к краю платформы.
Подсвеченный голубым круг, с возникающими на нем контурами фигур, исчез как сдутый. Исчезли также световые лучи, высылаемые шарами, разместившимися на верхних террасах.
Несколько секунд ничего не происходило. Я успел указать рукой на собственную грудь, потом — на летун, и, наконец, поднял руку, нацелившись в небо.
Этого им показалось более, чем достаточно. Меня сразила вспышка, а потом настала ночь. Из-под моих ног вырвалась стена черного дыма. Воцарилась невероятная жара. Я поднял перчатку к глазам и заметил, что ее наружная поверхность начинает раскаляться. Ждать теперь было нечего.
Я повернулся и со всех ног понесся в направлении люка. Когда я добрался до него, скафандр сделался тяжеленным от пота. Мне было не отделаться от впечатления, что из пор моих сочится чистейший бензин, который тут же вспыхивает. Последнее, что я увидел, это сворачивающиеся в огне поросли мха.