Наконец он вышел. Сперва казалось, что он один. Но те попросту не спешили. Не то, что он.
Были в полном составе. Иба, Нися, Реусс, Муспарт и Муспарт. Я подумал, договорятся ли когда-нибудь между собой эти две последних и не наставят себе хотя бы значков на лбу, как средневековые индусы.
Последним шел Може. Один. Этот избавится от хлопот. Не без моего участия.
Я не пошел на могилу. Не спрашивал, выбрали ли ему место в лесу, или на полянке. Скорее, в лесу. Из раскрытого люка «Идиомы» открывался такой превосходный вид на зеленую равнину, что свежий холмик должен был бы колоть им глаза. В лесу — дело другое. Достаточно отойти за дерево — и ничего не видно. Так что, насколько я их знаю, это был лес.
Меня не интересовало, знает ли он, где это. И — был ли там. Мне только пришло в голову, что если что-то и существует, способное на меня подействовать, так это вид его там, в том месте.
Гускин шел быстро. Голова его была низко наклонена, словно он следил, как бы не наступить на змею. И он ни разу не обернулся, до самых ворот.
Ниси и Иба держались сзади на расстоянии в несколько шагов. Потом Реусс поравнялся с ними и что-то сказал. Тогда Гус остановился. Ждал. Но не поворачивал головы.
Реусс сделал несколько шагов и тоже остановился. Глядя все время в спину Гускину, он сделал рукой знак идущим за ним. Они остановились, сбившись тесной кучкой.
Тогда Гус поднял голову и оглянулся. Какое-то время простоял неподвижно, словно бы ожидая слов, которые должны прозвучать. Наконец, понял, что сказать Реуссу больше нечего. Тогда он выпрямился и снова повернулся в сторону ворот. Развел руками. Подслушивание было отключено, но по движению его губ я понял, что он сказал «не знаю».
Когда он оказался за воротами и направился в сторону реки, плечи его снова ссутулились. Он смотрел не дальше, чем в метре от носков своих собственных тяжелых ботинок. Он отправился без шлема, но в полном вакуум-скафандре.
Мы услышали шум лифта, потом глухой стук люка, который захлопнулся за его направляющими, и одновременно погас, как задутый, огонек, предупреждающий, что люк открыт. Потемнела лампочка датчика шлюза.
— К старту, — сказал Сеннисон.
Я услышал, как Гус устраивается на свое обычное место. Мы были готовы.
— Кислород! — бросил Сеннисон. Не выдержал и добавил:
— Чего они хотели?
Гускин не отвечал.
— Говорили что-нибудь о… Земле?
Молчание.
А на что он надеялся? Что с нашей помощью хотят передать кому-нибудь поклоны? Даже, если бы так и было, я, по крайней мере, предпочитал бы этого не знать. То есть, будь я на его месте.
— Сказал, кто с ними остается? И чего ради? — спросил я.
— Угу, — буркнул Гускин. И добавил:
— Стартовать пора.
Сен дал сигнал. Глухое гудение из-под пода переросло в постоянный грохот. Еще доля секунды — и мы увидели в боковых иллюминаторах растекающиеся по котловине струи пылающего газа. Датчик ускорения дрогнул, отклонившись от нулевого положения. Прошли две секунды — и он выровнялся, начал с медленно нарастающей скоростью ползти к верхней части шкалы.
— Спрашивали, — сказал Гускин, когда мы выходили из атмосферы, — через твое посредничество им тоже запрещено переговариваться с Проксимой…
От моего присутствия они ожидали большего, чем я сам.
— И что ты им сказал? — спросил я.
— Что на их месте жил бы заботами этого мира. И не ломал бы себе голову над вопросами, на которые нет ответа.
— А еще что?
— Ничего, — буркнул он.
Мы семь раз обогнули первый спутник Четвертой, прежде чем решили, что район нам соответствует. Словно бы все места на этом голом, утыканном острыми сказами и метрвом от начала веков шаре не были в точности одинаковыми. В любом случае, одинаково подходящими. Если уж так держаться за это определение.
Они выбирали так тщательно, точно подыскивали место под строительство убежища. Им это было необходимо, они хотели удостовериться, что сделали для меня все, что в человеческих силах.
Мы высадились в два пополудни, по времени базы. Часом спустя вершина пологой скальной возвышенности была уже срезана. На образовавшейся таким образом площадке автоматы разводили химический ад строительства.
Я взял вездеход и отправился размечать точки для будущих наблюдательных и измерительных маяков. Я не торопился. Забрал запас концентратов и воды, которого хватило бы на неделю всей экспедиции.
Но позабавился всего сорок восемь часов. Когда я вернулся, подземная часть строительства уже была завершена. Колодец с диаметром в три метра шел вглубь, к наиболее интересным с точки зрения синтеза геологическим пластам. Стенки его застыли за несколько минут, покрывшись гладкой, как стекло, оболочкой. Энергоемкости, генераторы усилителей и лазеров были установлены и прикрыты сверху полом жилого купола. Этот последний, выстреливаемый в формы, стабилизированные силовым полем, рос на глазах.
Я выбрал несколько автоматов и уже пешком отправился в путешествие от одной выбранной точки к другой, устанавливая регистрирующую аппаратуру, радиомаяки, зонды, монтируя связь и что там еще требовалось, с подлинным удовольствием сплетая сложную информационную сеть. У меня на это ушло четверо суток. Вернувшись, я застал базу готовой.
Вошел в шлюз, сбросил скафандр и захлопнул за собой люк. Огляделся.
Да, это было сделано не для копий. Компьютер с набором приставок. Диагностическая аппаратура и запломбированная панель стимулятора. Пульт связи. Распределители энергии. Управление реактором и программирование работы излучателей. Автоматическая централь.
В центре, повернувшись спиной к главному экрану, сидел Гускин. Устроился в низком, эластичном кресле и выглядел так, словно прождал в этой позе, не меняя положения, уже добрые сутки. Следил за мной взглядом, но даже не буркнул что-нибудь, когда я вошел.
Не глядя в его сторону, я подошел к первому экрану и высветил схему станции. Вызывал автоматические датчики, установленные во всех узловых точках конструкции и самой станции. Один за другим они отвечали на своем световом языке, что все в порядке. Я принял это к сведению, подождал минутку и отключил экран. Вошел в положение хозяина.
Прошел мимо пульта связи, скользнул взглядом по каналу, зарезервированному для Земли, точнее — по двум каналам, поскольку один работал на частоте Проксимы, а второй — Главного Информационного Центра в Тихом океане, и остановился перед главным экраном. Пригляделся к клавиатуре и дал изображение.
Какое-то время у меня перед глазами мигали разноцветные линии, какие-то нерегулярные и причудливые синусоиды. Потом аппаратура настроилась, и передо мной неожиданно появились очертания фермы. Ворота американского форта времен войны с индейцами. Не знаю, почему я тогда, внизу, подумал о каком-то храме. Обширная площадка, частично поросшая травой и ограниченная вытянутыми насыпями. Ограда с венчающими ее тарелками и паутиной антенн. Лаборатория с низкой, приземистой башней. И главное здание, возле которого виднелись силуэты, точка в точку похожие на людей.
Вот, значит, что будет моим делом. Этот экран.
Я приблизил изображение. Увидел их лица. Нися, словно позаимствованная из рекламного фильма, прославляющего блаженство отдыха в одном из заповедников. Реусс, печальный, с насупленными бровями. Он выглядел словно средневековый вождь, который через минуту готов дать сигнал к нападению. Разве что средневековые вожди не разгуливали в плавках. Хотя и существовали на самом деле.
Може. Петр.
Я невольно коснулся руками горла. Расстегнул рубашку и попытался вдохнуть поглубже.
Такими, значит, будут мои эмоции.
Я вырубил экран и повернулся. Заглянул в ванную и, вернувшись, остановился у пульта связи. Тут же, возле него, виднелся столик с приставкой светопера. На высоте головы человека — прямоугольный электронный экран. Они что, решили, что мне вздумается писать мемуары? Хотя, если подумать, почему бы мне это не попробовать? Все указывает, что времени у меня будет вдосталь.