- Что ж мы, однако, тут стоим на дороге! - сказал он, желая куда-нибудь отойти не в столь многолюдное место.
- Да зайдем ко мне; я недалеко тут живу... - сказал как-то робко Живин.
Вообще видно было, что он очень обрадовался встрече с приятелем и в то же время как-то конфузился и робел перед ним.
- С большим удовольствием, - поспешил ему ответить Вихров.
- А ты тоже домой пойдешь? - спросил Живин жену.
- Домой! - сказала она и вместе с тем гордо и с презрением ответила взглядом проходившему мимо ее гвардейскому улану, явно уже сделавшему ей гримасу.
Живины жили, как оказалось, в Перинной линии, в гостинице; по грязной лестнице они вошли с своим гостем в грязный коридор и затем в довольно маленький, темный номер. Здесь, между разными, довольно ветхими дорожными принадлежностями и раскиданным платьем, Вихров увидал на обычном диване перед столом овчинный женский тулуп. Юлия Ардальоновна, скинув с себя бурнус и свою пастушескую шляпку, с пылающим и багровым от ходьбы лицом, села на этот именно диван и только немножко поотодвинула от себя вонючий тулуп. Вихрову показалось, что в ней пропало даже столь свойственное всем женщинам чувство брезгливости.
- Скажи, пожалуйста, - обратился он снова к Живину (с Юлией он решительно не в состоянии был говорить), - где живет Иларион Ардальонович Захаревский, и видишься ли ты с ним?
- Как же, вот он и хлопочет для меня о месте.
- Я просил одного господина передать ему, что я здесь и что очень бы желал повидаться с ним.
- И он мне тоже говорил; но занят ужасно, почти никуда, кроме службы, и не выезжает.
- Но я сам бы к нему приехал, боюсь только, чтобы не помешать ему.
- А вот видишь что! - отвечал Живин, соображая. - В пятницу в Петербург возвратится Виссарион, и они уже непременно целый вечер будут дома... Хочешь, я заеду за тобой и поедем!
- Очень рад; но откуда же Виссарион возвращается?
- С юга, подряды там берет - миллионер ведь теперь.
- Слышал это я; службу, значит, он оставил?
- Давно!.. "Стоит, говорит, руки в грошах марать, да еще попреки получать; хватать так хватать миллиончики!"
- А Иларион Ардальонович богат?
- У того ничего нет; зато тайный советник, с анненской звездой.
Во всем этом разговоре о братьях Юлия Ардальоновна не приняла никакого участия, как будто бы говорилось о совершенно постороннем и нисколько не занимающем ее предмете. Вихров опять почувствовал необходимость хоть о чем-нибудь поговорить с ней.
- Что ж вы намерены делать за границей и куда именно едете? - спросил он ее, делая над собой почти усилие.
- Делать за границей многое можно, - отвечала ему с усмешкой Юлия Ардальоновна, - я поселюсь, вероятно, в Лондоне или Швейцарии, потому что там все-таки посвободней человеку дышится.
- Но долго ли же вы намерены пробыть за границей?
- Не знаю!
Вихров очень ясно видел, что у Живина с женой что-то нехорошее происходило, и ему тяжело стало долее оставаться у них. Он взялся за шляпу.
Юлия очень холодно в знак прощания мотнула ему головой; сам же Живин пошел провожать его до лестницы.
- Так ты в пятницу заедешь ко мне? - говорил ему Вихров.
- Непременно! - отвечал Живин. - И я заеду к тебе пораньше; мне об многом надобно поговорить и посоветоваться с тобой...
В пятницу он действительно явился, не запоздав.
- Где же живет Иларион Ардальонович? - спросил его Вихров.
- Вместе с Виссарионом: у того свой дом, дворцу другому не уступит.
- Ну, а как твои денежные делишки? - сказал Вихров, чтобы как-нибудь склонить разговор на семейную жизнь Живина.
- А такие, - отвечал Живин, - что если не дадут службы, то хоть топись.
- Но каким же это образом?.. Ты за женой, кажется, взял порядочное состояние, - потом служил все.
- Из жениного состояния я ничего не взял; оно все цело и при ней; а мое, что было, все с ней прожил.
- Что же она... не хозяйка, что ли?
На это Живин махнул только рукой и вздохнул.
- И говорить мне об этом грустно! - произнес он.
- Мне она самому показалась на этот раз какою-то странною, - продолжал Вихров.
Живин грустно усмехнулся.
- А все благодаря русской литературе и вам, господам русским писателям, - проговорил он почти озлобленным тоном.
- Да что же тут русская литература и русские писатели - чем виноваты? спросил Вихров, догадываясь уже, впрочем, на что намекает Живин.
- А тем, - отвечал тот прежним же озлобленным и огорченным тоном, - что она теперь не женщина стала, а какое-то чудовище: в бога не верует, брака не признает, собственности тоже, Россию ненавидит.
- Что за глупости такие! - воскликнул Вихров, в первый еще раз видевший на опыте, до какой степени модные идеи Петербурга проникли уже и в провинцию.
- Нет, не глупости! - воскликнул, в свою очередь, Живин. - Прежде, когда вот ты, а потом и я, женившись, держали ее на пушкинском идеале, она была женщина совсем хорошая; а тут, как ваши петербургские поэты стали воспевать только что не публичных женщин, а критика - ругать всю Россию наповал, она и спятила, сбилась с панталыку: сначала объявила мне, что любит другого; ну, ты знаешь, как я всегда смотрел на эти вещи. "Очень жаль, говорю, но, во всяком случае, ни стеснять, ни мешать вам не буду!"
- Кого ж это она полюбила?
- Полячишку тут одного, и я действительно плюнул на все и даже, чтоб ее же не закидали грязью в обществе, не расходился с нею и покрывал все своим именем! Но она этим не ограничилась. Нынешней весной заявила мне, что совсем уезжает за границу.
- Совсем? - воскликнул Вихров.
- Да, эмигрировать хочет, и, разумеется, каналья этот всему этому ее научает, чтобы обобрать и бросить потом.
- Очень не мудрено!..
- Непременно так, потому что сам ты рассуди: он - малый еще молодой, а она ведь уж немолода и собой некрасива.
При этих словах приятеля Вихров потупился. "Она не то что некрасива, она ужасна!" - подумал он про себя.
- А между тем этот господин притворяется, что страстно влюблен в нее, и все это потому, что у ней есть двадцать пять тысяч серебром своих денег, которые были в оборотах у Виссариона и за которые тот ни много ни мало платил нам по двадцать процентов, - где найдешь такое помещение денег? Вдруг она, не говоря ни слова, пишет обоим братьям, что наши семейные отношения стали таковы, что ей тяжело жить не только что в одном доме со мной, но даже в одной стране, а потому она хочет взять свой капитал и уехать с ним за границу. Иларион написал ей на это очень дружеское письмо, в котором упрашивал и умолял ее рассудить и одуматься, а Виссарион прямо ей отвечал, что какие бы там у нее со мной ни были отношения - это не его дело; но что денег он для ее же будущего спокойствия не даст ей... Она на это взбесилась, командировала своего возлюбленного в Петербург, дала ему полную доверенность, а тот с большого-то ума и подал векселей ко взысканию, да еще и с представлением кормовых денег. Виссарион ничего не знает, вдруг к нему является полиция: "Пожалуйте деньги, а то не угодно ли в тюрьму!.." Тот, разумеется, ужасно этим обиделся, вышвырнул эти деньги, и теперь вот, как мы приехали сюда, ни тот, ни другой брат ее и не принимают.