Беклемишев, преодолевая дурноту, рвал здоровой рукой карман. Там лежал трофейный парабеллум. Он уже не думал, на боевом взводе пистолет или на предохранителе, он забыл, что одной рукой уже не оттянет кожух, чтобы дослать патрон. Он видел вблизи врага, одного из тех, кто рыскал сейчас по лесу, разыскивая его, Беклемишева, чтобы вот так, снопом разрывных пуль полоснуть, пропороть, пришить к гудящей земле его ещё живое тело.
Пистолет всё-таки был взведён, и, когда указательный пален Беклемишева дважды нажал на спуск, немец, словно услышав окрик, круто повернулся, глаза его с недоумением скользнули по размахивающим лапами соснам, лицо вдруг побелело, и он опрокинулся навзничь, выпустив из рук автомат.
Беклемишев уронил парабеллум в сугроб, хватнул губами снег и на локтях пополз к немцу. Он не сознавал, зачем это делает. Что-то властно приказывало ему - и он подчинялся этому приказу, превозмогая боль и удушье.
Когда он подполз, силы иссякли. Беклемишев даже закрыл глаза, но тотчас же пришел в себя.
Немец смотрел на Беклемишева. Он был жив, его здоровое, тренированное тело сопротивлялось тому, что сделала пуля, пущенная Беклемишевым.
Глаза фашиста встретились с взглядом сержанта.
И тогда его руки забегали по поясу. Это движение насторожило Беклемишева. Он понял, что искали руки врага. Широкий и короткий нож висел на поясе немца рядом с флягой, обёрнутой фетровым чехлом.
Сержант вскинулся в тот момент, когда рука немца, затянутая шерстяной перчаткой, уже нащупала рукоятку ножа.
Через несколько минут Беклемишев поднялся и, цепляясь за ветки и стволы сосенок и елей, двинулся, забыв оглянуться на того, кто лежал позади, выставив острый подбородок к небу.
Оступаясь и падая, с трудом поднимаясь на ноги, сержант шёл и остановился лишь тогда, когда увидел чёрный зев входа в блиндаж. Кто-то метнулся к нему, подхватил под локоть и, поддерживая, повёл по ступеням.
В блиндаже стоял полусумрак, и Беклемишеву за минуту показалось, что он ослеп. Однако постепенно он стал различать фигуры людей, потом лица и взгляды, обращённые на него. В низеньком офицере, одетом в распахнутый щегольский белый полушубок, сержант узнал начальника разведки полка Нефёдова. Вместе с ним здесь были несколько бойцов, телефонисты и широколицая полная девушка - санинструктор, та самая, что подхватила его и помогла сержанту спуститься в блиндаж.
Нефёдов поднял «летучую мышь» над столом и пристально посмотрел на Беклемишева.
- Откуда? - коротко бросил он сержанту. – Что там? Где немцы?
Когда Нефёдов умолк, Беклемишев, запинаясь и задыхаясь, коротко рассказал обо всем, что произошло на рассвете и чему он был свидетелем всего несколько минут назад.
- Нефёдов только сверкнул белками, услышав о немце, встреченном Беклемишевым.
- Ясно! Все за мной!. Телефонисты, бросайте к чёртовой бабушке свои игрушки! Сестрёнка, не отставай! - Нахлобучив лохматую шапку, рванув из кобуры пистолет, Нефёдов решительно направился к выходу. Уже из двери он повелительно крикнул. - Бегом!
Сержант, опёршийся спиной о стену, съехал вниз, равнодушно глядя на уходивших. И только скрылся последний, он вздрогнул, поняв, что его забыли. От этой мысли он застонал и попытался встать. Это ему удалось. С трудом он добрался к столу, освещённому чадившим фонарём. Глаза его скользили по брошенным бумагам, патронам, каскам, сваленным грудой в углу, разбитой рации - всему, что оказалось вдруг никому не нужным.
Потом он поднял глаза на толстый столб, подпиравший перекрытие, и удовлетворённо качнул головой. Он увидел висящий на гвозде автомат.
И в эту минуту по порожкам кто-то застучал сапогами. Сержант вздрогнул, сорвал автомат и тотчас опустил его - в двери стояла широколицая девушка-санинструктор.
- Давай перевяжу! - Девушка подхватила сильной рукой сержанта и подвела его к нарам. Разорвав крепкими зубами санпакет, она туго перевязала раненую руку и бегло осмотрела две махонькие дырочки на груди сержанта.
- Сейчас тебе будет легче, - сказала она. - Наложу повязку, и воздух не будет давить на лёгкое.
Сержант чувствовал прикосновение её горячих рук, смотрел на розовое, с чуть видной россыпью веснушек девичье лицо, на веки, опушенные длинными ресницами, и с сожалением подумал, что зря не отправил в тыл своих девчат. Обошлись бы и без них, всё равно раненых почти не было, одни убитые.