Он сжимает кулаки и яростно скрипит зубами.
— Но я не сдамся! Нет! Умру, а не подпишу ни слова… Кирасиры умеют умирать!
5. Друзья Буденного
Они сидят в углу камеры и потихоньку, полушепотом, чтоб не слышал тюремный надзор, поют:
Они закадычные приятели и в прошлом оба — твердокаменные большевики. Встретились и подружились на фронте в грозовые дни гражданской войны. Оба командовали отрядами красных партизан, сражавшихся против Добровольческой армии генерала Деникина, затем служили в коннице Буденного и здесь вместе, в один день, вступили в партию большевиков.
За лихие подвиги в боях с белыми их наградили орденами "Красного знамени". Старший из них — украинец Тарас Каменюка — вместе со своим сравнительно небольшим отрядом разгромил в бою целый полк деникинцев, а отряд младшего — Григория Зубова — в конном строю захватил бронепоезд противника.
Но не только эти подвиги совершили друзья. Их жизненный путь в дни войны превратился в широкую дорогу партизанской славы и романтики. Тяжелые бои и высокие награды, лихие партизанские налеты и дележка захваченных трофеев, деньги без счета, вино, женщины и мечты о прекрасном будущем. Все это было в изобилии на фронтовом пути Тараса и Григория. А, главное, обоих опьяняла романтика гражданской войны.
Сам Буденный, не один раз, перед строем бойцов говорил, указывая на Каменюку и Зубова:
— Каждый буденновец должен брать с них пример. Они — наши лучшие герои и мои лучшие друзья…
Один боевой день сменялся другим, а впереди рисовалось радостное счастливое будущее: царство трудящихся и рай коммунизма, где всем будет хорошо. В это верили, об этом мечтали. Кончилась война и пришло долгожданное будущее. Но не такое, каким представляли его себе друзья, каким рисовали его партизанам ораторы, приезжавшие из центра.
Хотя царство трудящихся и было объявлено советской властью официально, но Каменюке и Зубову, как и многим другим, места в нем не нашлось. После демобилизации, приятелей прямо из армии, в порядке партийной дисциплины, отправили работать на маслобойный завод в город Армавир. Не на руководящую работу, а простыми чернорабочими. Из-за того, что оба были малограмотными. Пришлось им гнуть свои спины за гроши, тянуться в струнку перед каждым партийным чиновником и частенько голодать. А в страшный 1931-й год оба даже опухли от голода. Романтика кончилась.
Попробовали они жаловаться Буденному. Написали ему слезное письмо, щедро уснащенное ругательствами, но ответа от него не получили.
Эта последняя капля переполнила чашу терпения друзей. Заскучали они и окончательно разочаровались в завоеванном ими "царстве трудящихся". От их твердокаменности не осталось и следа…
Однажды вечером, возвращаясь домой с завода, Зубов сказал Каменюке:
— Эх, Тарас! Обманули нас. Со всех сторон обжулили.
— Кто? — недоумевая спросил Тарас.
— Да они… начальнички… Живем-то как? Хуже, чем при царе… За что боролись? За что кровь прозвали?
Тарас выругался, сплюнул и предложил:
— Пойдем выпьем.
— Денег нет, — . сказав; Григорий.
— Шинель продам. Хранил, как память. Зараз не хочу… Выпить треба…
Шинель продали. Напились. В обнимку ходили по улицам и последними словами ругали советскую власть и "начальничков". Финал был обычный — попали в камеру внутренней тюрьмы НКВД.
Здесь они держатся особняком. Никто из заключенных, кроме них, в прошлом красным партизаном не был. Поэтому Григорий и Тарас относятся к нам пренебрежительно, а к Смышляеву — с откровенной враждебностью.
— Белобандит! — бесцеремонно вслух определил Григорий при первом же знакомстве с эмигрантом.
— Лучше быть белым, нежели красным. У красных склонность к бандитизму врожденная, — отпарировал Смышляев.
Каменюка угрюмо покосился на него и зло процедил сквозь зубы:
— Жалкую (Жалею), що не попался ты мне на фронте. Таким я одним махом головы сносил.
— Теперь о чужих головах забудьте. Лучше о своей подумайте, — спокойно ответил бывший офицер.
Каменюка сжал кулаки, но возразить не успел. В разговор вмешался Павел Гордеев. Глаза его лихорадочно блестели каким-то нездоровым любопытством. Взволнованно и хрипло он спросил партизана: