— Брось трепаться и скажи нам правду.
— Все рассказанное мною правда. Почему вы не хотите мне верить? — возмутился я.
Вместо ответа мне задали вопрос:
— Знаешь, куда ты попал?
Я еще раз обвел глазами камеру, ее темно-красные стены, двойные решетки, стальную дверь и ответил:
— Знаю. В камеру подрасстрельных. Я уже был в такой.
— А кто тут сидит, знаешь?
— Смертники, конечно.
— И за что?
— Думаю, что за всякие преступления и не преступления.
— Ошибаешься. Тут собраны исключительно сталинцы.
— То-есть, вы хотите сказать: коммунисты?
— Нет. Коммунистов среди нас мало. Но сюда сажают только тех, кто натворил что-либо против гнусной личности товарища Сталина. Поэтому и кличка у нас такая: "сталинцы". Понятно?.. А теперь скажи-ка нам, в чем ты провинился лично перед "отцом народов"?
— Да ни в чем же.
— Ну, дело твое. Не хочешь говорить и не надо. Многие в тюрьме скрывают от сокамерников подробности своих следственных дел. Только в камере смертников это бессмысленно. Ведь все равно тебя расстреляют..
Так и не поверили они моим утверждениям, что ни на "воле", ни в тюрьме я "личность отца народов не трогал". Даже наиболее интеллигентный из них, хотя и с самой каторжной физиономией, Анатолий Житников, отнесся к моему рассказу не без сомнений. Выслушав меня, он сказал:
— В тюрьме, конечно, всякое бывает. Но все-таки непонятно, почему вас сюда посадили. Может быть, тоже хотят превратить в "сталинца"?
— Может быть, — согласился я, пожав плечами.
— И почему ваш следователь не выполнил свое обещание?
— Какое?
— Он же обещал умертвить вас в "ледяной могиле". Или у него есть какие-то новые виды на вас?
— Не знаю.
В камере "сталинцов" было более двух десятков человек. Познакомившись с ними поближе, я убедился, что они обвинялись в преступлениях против личности "отца народов". Позднее, уже в другой камере, мне удалось узнать, что все они были расстреляны. Из них только четверых к смертной казни приговорил суд. Остальных казнили без суда.
То, в чем они обвинялись, считалось советской властью тягчайшими государственными преступлениями. Иосиф Джугашвили и люди, возведшие его на пьедестал "коммунобога", беспощадно расправлялись со всеми, кто смел расшатывать этот пьедестал, покушаться на усевшегося на нем "гениальнейшего" идола, сомневаться в его "божественности" или высмеивать ее.
1. Навязчивая идея
Из концлагеря, после пятилетнего заключения там, Анатолий Житников вышел не совсем нормальным. Оттуда он вынес подорванное здоровье, истрепанные нервы, жгучую ненависть к Сталину и ничем непоколебимое убеждение, что именно "отец народов" — и никто другой — виновен во всех постигших его, Житникова, несчастьях. Страстное желание рассчитаться за это со Сталиным превратилось у него в навязчивую идею еще в лагере.
Туда Житников попал по пустяковому "делу, за рассказывание антисоветских анекдотов, в которых кстати, фигурировала и личность "отца народов". Отбыв пятилетнее заключение, лагерник не вернулся к своей семье.
— Не хотелось отцу и матери неприятности доставлять. Ведь у нас семейные связи родителей с репрессированными детьми тоже преступление, — горько усмехаясь говорит Житников.
Несколько лет скитался он по СССР, живя и работая, где и как придется. О том, чтобы обосноваться на одном месте, жениться и обзавестись семьей, не думал. Все его мысли и чувства были заняты иным: планами расчета со Сталиным. Таких планов он придумывал множество, разрабатывал их до мельчайших деталей, но ни один из них выполнить было невозможно. И в Москве, и на Кавказе, и в Крыму "отца народов" слишком хорошо охраняли.
Знакомясь с разными людьми, завязывая с ними дружбу, выясняя их отношения к партии и советской власти, некоторых Житников посвящал в свои планы. Однако, ни один советский гражданин не поддержал его. Люди шарахались от него в ужасе или советовали "бросить глупые фантазии". Анатолий Житников был арестован при попытке проникнуть на территорию сталинской дачи в Кисловодске. Следователи на допросах выпытали у него все "террористические планы" и без суда препроводили его в камеру смертников.
Обо всем он может говорить, как вполне нормальный, интеллигентный и образованный человек, но только не о Сталине. Одна мысль об "отце народов" приводит его в бешенство, зажигая в глазах злобные огоньки безумия и превращая слова в бессвязный поток выкриков: