"Вывозил" эту довольно скучную, но зато идеологически выдержанную программу артист Гулевич-Гулевский. Не будь его, совхозники наверно освистали бы артистов. Он был мастером почти на все руки, хотя и не очень "идеологически выдержанным". Выступал в качестве конферансье и лихо отбивал чечетку, показывал фокусы и пародировал цыганские романсы.
Зрители награждали его дружными аплодисментами. Особенно понравился им один из романсов в исполнении Гулевича. И не столько романс, сколько клоунские жесты, которыми певец сопровождал, его. Жестикулируя в сторону висевшего в глубине сцены большого портрета Сталина, Гулевич пел:
Публика перемигивалась, хохотала и громко аплодировала остроумному артисту. Не понравилось его выступление только некоторым коммунистам да совхозному уполномоченному НКВД. Об этом он заявил Гулевичу-Гулевскому в беседе наедине после концерта. Закончилась же эта беседа в Краевом управлении НКВД.
— Жестикуляция-то у вас тогда получилась случайно или намеренно? — спрашиваю я у Гулевича-Гулевского.
— Какое там случайно, — машет он рукой. — Перед концертом присмотрелся я к совхозникам и вижу, что они против советской власти во как настроены. Ну и решил доставить им удовольствие. А из удовольствия вот что получилось.
— Раскаиваетесь теперь?
— Ну, а как же? Ведь никому не хочется из-за пустяков под пулю идти.
5. Намек
Пятигорский кавалерийский полк праздновал двадцатую годовщину Красной армии. Программа празднования состояла из обычных в таких юбилейных случаях двух отделений; в первом было торжественное заседание с речами, во втором — концерт красноармейской самодеятельности.
После речей полкового и городского партийного начальства, от имени отличников военной учебы выступил лучший из них — красноармеец Федор Клим-чук. Его речь, переполненная обязательствами и клятвами верности большевистской партии и правительству, была заранее составлена политруком и утверждена партийным бюро полка. Оратор только заучил ее наизусть и на торжественном заседании повторял по памяти, стараясь не сбиться, не выпустить из нее ни одного слова и ничего к ней не прибавлять. Только в самом конце Климчук позволил себе вставить в речь одну собственную фразу, которой, по его мнению, там нехватало. Он громко, как лозунг, выкрикнул ее:
— Товарищи! Будем смелыми, как Сталин! Этот выкрик вызвал совершенно неожиданный для Климчука эффект. Физиономии сидевшего в президиуме полкового и городского начальства вытянулись, покраснели, а затем побледнели. Секретарь горкома партии с перепугу икнул, командир полка отрывисто крякнул, а политрук, писавший протокол заседания, сломал карандаш. Из затемненного зала послышались смешки красноармейцев, а в задних рядах кто-то даже громко захохотал. Первым оправился от неожиданности председательствовавший в президиуме заместитель начальника штаба дивизии. Он вскочил из-за стола и крикнул в зал:
— Торжественное заседание объявляю закрытым! После десятиминутного перерыва начнется концерт!..
Слушать и смотреть этот концерт Федору Климчуку не пришлось. Еще до начала концерта он сидел "на губе" — в полковом арестном помещении — недоумевая, за что же, собственно, его туда посадили. Не рассеялось его недоумение и на последовавших затем допросах в краевом управлении НКВД.
Допрашивали Климчука поочередно несколько следователей. Первый из них рычал, ругался и требовал "признаний". Второй был явно смущен и обрывал подследственного, когда тот пытался изложить ему окончание своей речи на торжественном заседании в полку. Третий смотрел на Климчука с любопытством и спрашивал:
— Неужели ты до сих пор не понимаешь, какое преступление совершил? Неужели это до тебя все еще не доходит?
— Не понимаю. Не доходит, — разводил руками подследственный.
— Ты сделал злостный контрреволюционный намек.
— Какой намек? На кого? Когда?
— Ну, я твои антисоветские намеки объяснять не стану. За это и меня арестовать могут, — заявил следователь.
Только в камере смертников объяснили Федору Климчуку "состав его преступления":
— Ведь Сталин величайший трус. Это многим известно. В твоей речи ты сделал намек на его трусость и призывал красноармейцев также быть трусливыми.
6. Речь с опечаткой
Секретарь райкома партии прислал в редакцию районной газеты написанную им статью о речи Сталина, посвященной советской конституции. Эта речь автором статьи была названа гениальной, незабываемой, вдохновляющей на подвиги и, конечно, исторической. Последнее слово повторялось в статье четыре раза.