— Можно. Все равно скоро узнает, — хриплым, не то простуженным, не то пропитым голосом произнес другой.
Сердце мое на секунду замерло от мысли, в которой были прощание с жизнью и надежда на скорый конец.
"Может быть, меня все-таки сейчас расстреляют? Может быть, через несколько минут конец моим мучениям? Тогда — прощай жизнь, прощай тюрьма".
Желая поскорее убедиться в этом, я поспешил задать конвоирам еще один вопрос:
— На вышку повезете?
Их ответ сразу же погасил мою надежду на смерть:.
— Тю, чудило! Кто же днем на вышку возит?
— Тогда, куда же?
— В новую тюрьму.
— Жаль, что не на расстрел, — произнес я, тоскливо вздохнув.
На деревянных лицах конвоиров отразилось нечто, напоминающее удивление.
— Тебе жить надоело, что-ли? — спросил один из них.
— Очень, — ответил я.
— А пожить, стало быть, еще придется, — сказал другой конвоир и, указывая на раскрытую дверцу в кузове автомобиля, добавил:
— Ну, лезь в машину! Поедем, стало быть. Я влез внутрь автомобиля. Конвоиры, войдя вслед за мной, втолкнули меня в единственную свободную заднюю кабинку "воронка" и заперли ее дверь. Другие кабинки уже были заняты до моего привода сюда. Влезая в автомобиль, я слышал доносящиеся из них шорох, тяжелое дыхание, тихие стоны и кашель…
В пути я попробовал разговориться при помощи тюремной азбуки с моим соседом по кабинке справа, но конвоиры были настороже. Едва я передал ему стуком два слова: "кто вы?", как из прохода между кабинками раздались угрожающие окрики:
— Эй, там! В задней кабинке! Отставить азбуку!
— Давай не стукай! Не то прямо с воронка тебя в карцер сдадим.
Пришлось подчиниться. Попасть в карцер вторично я не хотел.
Узнать, кого перевозили в "воронке" вместе со мною, мне так и не удалось. Когда автомобиль остановился, меня вывели из него первым. Двор, в котором я очутился, совсем не был похож на тюремный. Стены не выше двух метров с большими железными воротами в одной из них, а между ними асфальтированная площадка, сплошь заваленная металлическим ломом, ржавыми частями каких-то машин и кучами мелко изрезанной жести. Все это покрыто слежавшимся, серым от пыли снегом. С противоположной от ворот стороны двор примыкал к длинному зданию фабричного типа. Оно показалось мне знакомым. Несомненно, я уже был в нем, но когда и почему, вспомнить в тот момент не смог.
Конвоиры повели меня через двор по расчищенному от снега проходу, покрытому жирными пятнами от когда-то разлитых здесь нефти и машинного масла. На пороге фабричного здания нас встретили несколько надзирателей. Они были растеряны, чем-то очень озабочены и как будто даже испуганы. Один из них, видимо старший, раздраженно заворчал на моих черношинельных спутников:
— Вы что, с ума посходили? Всех ставропольских заключенных хотите к нам перетащить? Не знаете разве, что у нас и так все переполнено?
— Ты у начальства это спрашивай, а не у конвоя. Приказывают нам — мы и тащим. Наше дело маленькое, — наперебой загалдели конвоиры.
Надзиратель с досадой плюнулим под ноги и обратился ко мне:
— Ну, пойдем!
Мы вошли в здание. За его дверью был узкий коридор: не больше десяти метров длиною. По обе стороны от входа в него, на бетонных площадках в полметра высотой, стояли два пулемета Максима. У каждого из них — по паре надзирателей. Тупые и хищные рыльца пулеметов направлены на дверь в противоположном конце коридора. Не в силах сдержать удивления, я воскликнул, указывая на них:
— Это зачем?! Для расстрелов?! Введший меня сюда надзиратель отмахнулся от моих вопросов рукой с прежнею досадой.
— Какое там для расстрелов? Просто охрана. Усиленная, поскольку вашего брата-каера тьма-тьмущая.
— Очень много? Сколько? — спросил я.
— Сам увидишь. Пойдем! — коротко бросил он… Еще два десятка шагов и мы останавливаемся перед дверью, грубо и небрежно сбитой из толстых дубовых досок, скрепленных массивными железными полосами. В петлях ее засов, "лабазный" замок, не меньше пуда весом. Надзиратель отпирает его огромным старинным ключом и с усилием тянет дверь на себя. Она открывается с протяжно-пронзительным скрипом.
Я делаю шаг вперед и на мгновение отшатываюсь пораженный. Многое, — от общей камеры до той, где казнят, — ожидал я увидеть здесь, но только не это. Перед моими глазами развернулась удивительная и страшная картина. Я видел тюремный город, стоя на его пороге.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ХОЛОДНОГОРСК
Пусть по дороге к мировой революции
погибнет даже 90 процентов русского народа,