Попав в Холодногорск и рассказывая его обитателям о своем "деле", Маслеников с недоумением и тоской спрашивал их:
— Почему энкаведисты так подло поступают? Ведь им точно известно, что ни я, ни мои друзья не писали этих проклятых листовок.
— Чудак ты, человек, — отвечали ему холодногорцы. — Что же энкаведистам-то делать? Как найдешь автора листовок? Где его искать? А найти нужно. Начальство требует. Вот они и нашли тебя с твоими приятелями.
— Но ведь я же не виноват! — восклицает он.
— Нет, виноват, — возражают они.
— В чем?!
— В комсомольской глупости. Не надо было антисоветскую листовку к энкаведистам носить.
12. Пропагандист американской полиции
Некоторые советские издательства в годы НЭП-а Выпускали из печати литературу, которая впоследствии получила название полицейской. В числе ее были выпущены "Приключения Шерлока Холмса" Конан Дойля, некоторые романы Эдгара Уоллеса, "Золотой жук" и "Преступление в улице Морг" Эдгара По и десятка два романов и повестей Д. О. Кервуда. Среди читателей на такую литературу был большой спрос. "Полицейские романы" раскупались в магазинах и брались из библиотек нарасхват, в то время, как многие произведения советских писателей, а тем более "классики марксизма" лежали на полках без движения.
В 1931 году все книжные магазины и библиотеки СССР подверглись варварской партийной чистке. Были изъяты, а затем сожжены книги сотен авторов. В первую очередь изымали и сжигали книги, написанные за границей, в том числе и "полицейскую литературу".
Не избежала чистки и библиотека большого села Петровского. Однако, библиотекарю Ивану Харитоновичу удалось спасти от сожжения с полсотни запрещенных книг. Ему было жаль отправлять на партийный костер романы Кервуда и Уоллеса, пользовавшиеся таким успехом у сельской молодежи, и поэтому он рискнул спрятать их от комиссии по чистке в библиотечном подвале.
Эти книги Иван Харитонович выдавал наиболее надежным читателям, предупреждая их при этом:
— С этой книжкой вы, пожалуйста, поосторожней. Читайте тайком и другим не давайте. Хотя в ней против советской власти и нет ничего, но все-таки литература запрещенная…
Так продолжалось до 1937 года. Читатели любили и уважали старого библиотекаря и никто из них на него не донес.
Когда начались "ежовские" аресты в селе Петровском, то у некоторых из арестованных, при обысках, были обнаружены романы Уоллеса и Кервуда. На листах книг стояла библиотечная печать. Ивана Харитоновича вызвали к районному уполномоченному НКВД.
— Кто вам разрешил заниматься пропагандой в пользу американской полиции? — задал вопрос уполномоченный библиотекарю.
— То-есть, как? — не понял старик.
— Почему вы даете читателям запрещенную литературу, восхваляющую деятельность американских полицейских учреждений?
— Позвольте! Ведь эти книги были напечатаны в Советском Союзе.
— Мало ли что печатали при НЭП-е. Тогда это разрешалось, а теперь запрещено. Те, кто печатал полицейскую литературу, давным-давно сидят в тюрьмах. А вас мы будем судить, как пропагандиста американской полиции, — заявил уполномоченный…
Особое совещание НКВД присудило старого библиотекаря к восьми годам лишения свободы.
Глава 4 СТУК И БОРЬБА С НИМ
Главным злом для обитателей Холодногорска, в первые месяцы его существования, был стук. Не обычный стук, а особый, усиленно поощряемый следователями и тюремным начальством. В тюрьмах стуком называют доносы.
Стукачей, т. е. доносчиков в Холодногорске хватало. Были среди них и добровольцы, и специально "подсаженные" энкаведистами. Все, что делали и говорили в камере, сразу же становилось известным следователям и тюремщикам. Стоило заключенному ругнуть Сталина, Ежова или советскую власть вообще, назвать санаторием тюрьму царскую в сравнении с советской или выразить возмущение методами следствия, как такого "критика", спустя несколько часов, вызывали на допрос и требовали у него:
— Повтори, что ты говорил сегодня в камере в такое-то время.
— Ничего я не говорил. Ни одного слова, — утверждал заключенный.
— Брось запираться! Наши осведомители о тебе точно донесли, — говорили ему.
И заключенный получал "довесок" за "камерную контрреволюцию" — несколько лет дополнительно к приговору. Особенно страдали от стукачей, так называемые "малахольные", которые, добиваясь смягчения приговоров, симулировали сумасшествие. Некоторым симулянтам удавалось это проделывать так ловко, что они вводили в заблуждение даже судебных экспертов. Однако, стукачи выдавали "малахольных" и многомесячная симуляция последних часто кончалась не смягчением приговоров, а "довесками".