"От имени трудящихся нашего села требуем закрыть очаг религиозного дурмана, а его колокола снять и перелить для нужд промышленности".
За несколько дней до этого священника, дьякона и церковного старосту вывезли из села в какой-то концлагерь…
Снятие колоколов производилось силами местного актива под руководством городской комиссии энкаврдистов…
Вокруг церкви собралась большая толпа народа, почти все село. Лица людей — хмуры, опечалены или злы. Сельчане возмущаются кощунством властей, но молчат. Выражать свои мысли вслух небезопасно; в толпе шныряют десятки горожан с колючими щупающими глазами.
Самый большой колокол запутался в веревках и блоках. Его раскачивают, дергают, но он ни с места.
— Не хочет колокол-батюшка с колокольни сходить, — шепчутся сельчане в толпе, когда поблизости нет горожан-энкаведистов.
Вдруг какой-то активист изо всех сил дернул за канат, протянутый на колокольню. Колокол качнулся и всей своей огромной тяжестью повис на двух блоках. Канат с треском лопнул. Глухо и жалобно прозвонив, колокол с двадцатиметровой высоты рухнул на землю и раскололся на три части.
— А-а-ах! — общим вздохом пронеслось по толпе. Горожане забегали быстрее в ее гуще. Внимательно и пытливо всматривались они в хмурые лица окружавших их мужчин, женщин и детей.
Один из стариков-крестьян не выдержал кощунственного зрелища снятия колокола. Заморгав глазами, он тихо всхлипнул; крупная слеза скатилась по его щеке и запуталась в бороде. Сейчас же перед ним выросла фигура горожанина и прошипела злорадно и торжествующе:
— Плачете, гражданин? Поповский колокол жалеете?
Испуганно взглянув на него, старик торопливо ответил:
— Ничего я не плачу. Это мне пыль в глаза попала. Нынче ветер сильный. Энкаведист усмехнулся.
— Знаем мы этот ветер. Он дует со стороны контрреволюции на всех недовольных советской властью.
— Я советской властью доволен, — угрюмо сказал старик.
— А ну, пойдемте со мною гражданин, — потребовал энкаведист.
— Куда?
— К уполномоченному НКВД. Он разберется, как это вы, довольный советской властью, над поповским колоколом плачете…
Несколько месяцев спустя холодногорцы читали удивительный документ: судебный приговор по "делу" колхозного пастуха Захара Черненко, выданный ему секретарем суда. Заключительная часть этого документа была такова:
"Хотя колхозник Захар Черненко во время снятия колоколов и молчал, но всем своим видом показывал, что этим актом борьбы с религией он явно и злостно недоволен. Кроме того, на его щеке секретным сотрудником НКВД была обнаружена слеза. Таким образом, подсудимый своим угрюмым видом и слезой вел агитацию против мероприятий советской власти на антирелигиозном фронте. Считая преступление Черненко Захара вполне доказанным, суд, на основании параграфа 10, статьи 58 Уголовного кодекса РСФСР, приговаривает его к пяти годам лишения свободы".
Даже холодногорцы, достаточно видавшие чекистские виды, были удивлены. Некоторые из них говорили:
— Докатилась советская власть до последней точки. Пять лет за одну слезу. Ну, а если бы он, допустим, громко рыдал? Тогда сколько?
4. "Ошибся"
С калмыком Нажмуддином Бадуевым сыграли злую шутку, из-за которой он и попал в тюрьму. Работал он подмастерьем у каменщика на постройке санатория для партийного актива в городе Ессентуки, знал не больше двух десятков русских слов и поэтому со своими товарищами и начальством объяснялся, главным образом, знаками. Впрочем, незнание русского языка работать ему не мешало. Он был силен и трудолюбив.
За несколько дней до окончания строительства начальство предупредило рабочих:
— Санаторий будет принимать от нас на торжественном заседании специальная комиссия из Москвы. Подготовьтесь, товарищи! Вы должны к заседанию купить новые галстуки, а после речи каждого оратора на нем погромче аплодировать и кричать "ура", "да здравствует" и тому подобное…
Репетиции этих "коллективных приветствий" происходили под руководством парторга строительства. Нажмуддин в них не участвовал. Для него был установлен специальный "курс обучения". Четверо рабочих предложили парторгу:
— Как понимающие калмыцкий язык, можем обучить калмыка приветствиям по-русски в индивидуальном порядке.
Парторг согласился. И вот, каждый вечер после работы, четверо рабочих отводили Нажмуддина в поле, подальше от города и заставляли его выкрикивать несколько русских слов; при этом они говорили ему: