— Гражданин! Вы что тут делаете?
Рассерженный несостоявшимся свиданием, Федя ответил грубо:
— А вам какое дело?
— Почему стояли напротив здания НКВД целых полчаса? Почему? — настойчиво допытывался блюститель коммунистического порядка.
— Нравилось мне, вот и стоял, — вызывающе заявил Федя.
— Ага! Ваши документы!
Проверив федин паспорт и воинский билет, милиционер отвел их владельца в комендатуру здания, перед которым неудачливый советский ловелас имел неосторожность простоять "целых полчаса". Из комендатуры он попал в одиночку, а оттуда, спустя неделю, на допрос. Следователь дал ему лист бумаги с двумя десятками вопросов и предложил ответить на них "в письменной форме". Взглянув на вопросы, Федя почувствовал, что волосы у него на голове постепенно становятся дыбом. Среди вопросов были такие:
"Кто поручил вам в течение получаса изучать расположение здания НКВД?"
"Почему вас особенно интересовало количество окон в управлении НКВД?"
"Для каких целей вы интересовались автомобилями, въезжающими во двор управления и выезжающими из него?"
"За кем из работников НКВД, находящихся на улице, вы следили?"
"В пользу какой иностранной разведки вы работаете?"
Федя не стал читать до конца этот фантастический 'вопросник". Разорвав его в клочки и бросив их на пол, он воскликнул:
— Вы с ума сошли! Я никогда не был шпионом! Я честный комсомолец!
Следователь криво усмехнулся.
— Посмотрим, какой ты честный.
Затем он вызвал двух теломехаников и сказал им, указывая на арестованного:
— Покатайте-ка этого шпиона на конвейере…
14. Вороны
Из своего села в город Митька Переверзев попал впервые. Его, 17-летнего паренька, вместе с двумя пожилыми возчиками правление колхоза прислало сюда на колхозный базар.
Пока возчики торговали на базаре луком и капустой, он бродил по улицам, тараща глаза во все стороны. Все в городе занимало, удивляло и восхищало его: большие каменные дома и мощеные улицы, стеклянные витрины магазинов и подстриженные кусты парков, пестрая уличная толпа и железная арка моста через реку. Даже стая ворон, кружившаяся над каштановыми аллеями бульвара, вызвала у него громкие и простодушные возгласы удивления:
— Ух, ты, ворон сколько! Да какие все черные. У нас в селе таких нету. Вот так вороны!
В это время из переулка на главную улицу выехали два больших черных автомобиля с закрытыми цельнометаллическими кузовами. Митька не обратил на них никакого внимания. Они были ему хорошо знакомы. Из его села, за последний год, в таких машинах часто вывозили арестованных.
Колхозный паренек продолжал вслух восхищаться воронами. Какой-то прохожий посоветовал ему, кивнув головой в сторону удалявшихся машин:
— Потише, парень, про ворон распространяйся. Видишь — полетели?
Митька глянул вслед автомобилям.
— Кто? Черные воронки? Пущай летят. Мне до них делов нету.
— Да тише ты! Не то сам в такой попадешь, — шепнул прохожий.
— Мне в воронок попадать нечего. Я не враг народа, — рассудительно возразил Митька.
Прохожий хотел еще что то сказать, но, увидев приближающуюся к ним фигуру в штатском костюме из "чекистского коверкота", поспешно удалился, фигура подошла к Митьке вплотную, оглядела его с головы до ног внимательными щупающими глазами и спросила:
— Про ворон болтаете, гражданин?
— Про них, — охотно откликнулся колхозный паренек, улыбаясь во весь рот.
— И не боитесь?
— А чего же бояться?
— Того, что вас за это в милицию заберут? А ну, пойдемте!
Сразу испугавшись, Митька бросился бежать по улице, но попал прямо в объятия… постового милиционера…
Со дня ареста Митьку Переверзева на допрос ни разу не вызывали и он долго не понимал, за что собственно арестован.
Только в Холодногорске объяснили ему, что во время чекистских чисток громко разговаривать о воронах на улицах нельзя, что это считается тоже "антисоветской агитацией".
15. Тридцать пять и один
Шестеро заключенных в Холодвогорске молодых ребят разговаривали о девушках. Разговор был без похабщины. Молодежь с нежностью и тоской вспоминала об оставшихся на воле невестах, подругах и просто знакомых.
Вдруг из гущи холодногорского человеческого месива, из мути предвечерних сумерок и табачного дыма в углу камеры раздался раздраженный, наполненный отвращением возглас: