— Не шумите, гражданин надзор! Никто вашего лягавого не убивал. Он, ни с того, ни с сего, стал биться об стенки, ну и побился.
— Ты, что брешешь?! — возмущенно заорал надзиратель. — Человек сам не может так побиться. Кто его убил? Говори!
— А это, гражданин надзор, я, при всем желании, сказать не могу, — спокойно ответил Костя.
— Почему?
— Не желаю вот так, как он побиться. А вам советую доложить начальству, что в Холодногорске произошло самоубийство. И для нас, и для вас так будет лучше.
— Да ведь такое нельзя скрыть от начальства! Оно все равно узнает! — в отчаянии воскликнул тюремщик.
— Ну, дело ваше. Действуйте, как хотите, — бросил вор, поворачиваясь к нему спиной…
Двое помощников старшего надзирателя вытащили труп Горлова в коридор. На том месте, где он лежал, осталась черная застывшая лужа крови…
Холодногорск не пострадал из-за убийства бывшего энкаведиста. Ни одного заключенного не подвергли за это репрессиям. Видимо, это убийство вполне соответствовало некоторым особенностям "повседневной оперативной работы" нового начальника краевого управления НКВД.
Глава 7 ПОСЛЕДНИЕ ЦЫГАНЕ
Были в Холодногорске и цыгане. Человек пятнадцать из разных таборов. Двое стариков из них когда-то пели в цыганском хоре знаменитого ресторана "Яр".
Холодногорские цыгане много рассказывали мне о том, за что и почему в СССР арестовывают их соплеменников; рассказывали и о своих следственных "делах". В большинстве случаев это были "преступления" политически-юмористические и в рассказах о них факты смешивались и переплетались с цыганским тюремным фольклором…
— Глянь! Чего это цыган волосья на себе рвет?
— А это он торопится облысеть. Боится, как бы советская власть у него последние волосья не отобрала".
Такую шуточную поговорку сложил русский народ о цыганах в Советском Союзе.
А вот и другая поговорка:
"Табор цыгана ликвидировали, его коней коллективизировали, гитару национализировали, а шкуру в тюрьме изолировали".
О таком народном творчестве я разговорился с сидевшим в Холодногорске вожаком одного цыганского табора.
— Такие поговорки о вас правильны? — спросил я его.
Он ухмыльнулся и ответил:
— Правильные они, да не совсем.
— Почему?
— Советская власть у нас не все отобрала.
— Что же она вам оставила?
— А три буквы.
— Какие буквы?!
— Из русской азбуки. С, О и В. Это теперь цыганское тавро. Вроде лошадиного. Только лошадям его на шкуру ставят, а цыганам на следственные дела…
Цыгане для советской власти — люди опасные. Они кочуют, государственных границ не признают и в колхозы идти не хотят. Поэтому большевики организовали сплошную ликвидацию цыганских таборов. Цыган арестовывают и без суда отправляют в концлагери, а на папках с их очень коротенькими следственными делами пишут: "С. В." или "С. О." — начальные буквы слов: социально-опасный и социально-вредный. Иногда цыгане попадают в тюрьму и за конкретные, хотя и весьма диковинные преступления.
С каждым годом цыган в Советском Союзе становится все меньше. Они вымирают в тюрьмах и концлагерях, без вины виноватые перед коммунизмом.
— Мы для большевиков самые последние люди, — говорили мне холодногорские цыгане.
А в их новых песнях, которые я слышал в Холодногорске, звучали безнадежность и обреченность:
Кочевал по Северному Кавказу цыган Кирила, всячески увертываясь от преследований советской власти. Наконец, власть его нащупала. В табор явились уполномоченные по подписке на "Заем индустриализации" и стали агитировать:
— Товарищи цыгане! Выполним наш долг! Все, как один, подпишемся на заем! По 300 рублей каждый.
— Какой такой заем? — спрашивает Кирила.
Уполномоченные объяснили ему. Послушал он, а потом ударил ладонями по голенищам сапог и закричал на весь табор:
— И что это за государства нищая такая! Даже у бедного цыгана грбши займае!
Цыгане отказались подписываться на заем. В тот же вечер весь табор был арестован, а впоследствии разослан по концлагерям. Кирилу, как зачинщика "антизаймового бунта", расстреляли.
Двое цыган ночью украли лошадей в совхозе № 25 близ Пятигорска. Разбиравший их дело судья вынес такой приговор: