Следователь, допрашивавший Лагутского, вызвал повесткой на допрос и его жену. Заполнив анкету ее биографическими данными, он сказал ей:
— А теперь вот что. Ваш супруг добровольно, по собственному желанию, признался в некоторых контрреволюционных действиях против партии и правительства и оказал этим большую услугу советской власти. Мы отлично знаем, что он невиновен, но суд над ним необходим. Это нужно нашей большевистской партии. Для суда же нам нехватает свидетелей обвинения. Конечно, все это — суд, обвиняемые, свидетели и тому подобное — простая формальность. Даю вам честное слово, слово коммуниста, что немедленно после процесса ваш супруг будет освобожден. Но вы должны выступить на суде свидетельницей обвинения против него. Так надо… Надеюсь, что вы не откажетесь от этого и поможете органам советского правосудия, как помог ваш супруг. Анна Васильевна не поверила следователю и откаяалась выполнить его требование.
— Ну, что ж, — сказал он разочарованно. — В таком случае придется дать вам время подумать…
Ее отвели в тюремную одиночную камеру и там она "думала" восемь дней. На девятый день, вызвав арестованную, следователь спросил:
— Обдумали мое предложение?
— Да, — коротко ответила она.
— Согласны выступить на суде против мужа?
— Напрасно вы так упрямитесь. Ни к чему хорошему это не приведет… Я дам вам очную ставку с мужем. Посоветуйтесь с ним. И, кстати, скажите ему, что если мое требование не будет выполнено, то мы арестуем вашу дочь. Ведь вы оба ее очень любите? Не так-ли?..
На очной ставке жена сообщила мужу:
— Они хотят, чтобы я выступила на суде свидетельницей против тебя.
— Ты, конечно, отказалась, Аня, — уверенно сказал он.
— Да. Но они грозят арестовать… Катю. Глеб Семенович побледнел и опустил голову. Подумали, вздохнув, произнес:
— Что же делать, Аня?
— Не знаю, — ответила она.
Взглянув на нее сквозь слезы, он сказал:
— Надо им уступить. Лучше я один погибну, а вы живите. Береги Катю…
Настали дни "общественно-показательного судебного процесса вредителей". Днем зал суда пустовал, но вечерние заседания в нем были переполнены публикой. Процесс вызвал в городе нечто вроде сенсации; судили более ста человек, большинство из которых было хорошо известно многим горожанам.
Судебные заседания проводились по обычному в таких случаях советскому шаблону. Подсудимые признавались в самых тягчайших преступлениях и раскаивались. ЗапуганнЫЕ энкаведистами свидетели — знакомые, друзья и даже близкие родственники подсудимых — рассказывали басни и легенды об их "вредительстве". Следователи злыми пристальными взглядами как бы гипнотизировали и подсудимых и свидетелей обвинения. Члены коллегии защитников произносили "защитительные речи в том духе, что, мол, "вина подсудимых вполне доказана и они — злейшие враги народа и выродки в семье честных трудящихся, достойные расстрела, но, тем не менее, им следовало бы оказать снисхождение, если, конечно, это возможно". Свидетелей защиты не было; попытка защищать на суде "врага народа" связана с риском посадки в тюрьму. Энкаведисты постарались так организовать процесс, чтобы у народа создалось впечатление, что судят действительно настоящих и очень опасных вредителей. Здание суда охранял целый батальон войск НКВД; в зале судебных заседаний также была вооруженная охрана, подкрепленная множеством сексотов. До начала процесса в газетах печатались статьи о вредителях, а на заводах, фабриках, в колхозах и учебных заведениях созывались специальные собрания.
На предпоследнем судебном заседании к столу председателя суда, для дачи свидетельских показаний была вызвана Анна Васильевна Лагутская. Низко опустив голову, тихим монотонным голосом повторяла она фразы, которые следователь заставил ее заучить наизусть:
— Мой муж, как мне известно, состоял в контрреволюционной организации. Он выполнял задания группы гнусных вредителей. Вел антисоветскую агитацию среди знакомых и умышленно запутал бухгалтерскую отчетность в том учреждении, где служил…
Катя, тайком от матери приходившая на заседания суда, чтобы в последние перед долгой разлукой дни видеть дорогое ей лицо отца, с ужасом слушала "показания свидетельницы обвинения", стоя в задних рядах публики.
Анна Васильевна, заканчивая свои показания, говорила все тише и монотоннее, ломала отдельные фразы долгими, тяжелыми паузами: