— В котлах сплю. Где днем асфальт разогревают для мощения улиц. Тепло там.
— Отчего в детдом не идешь?
— Был я в нем, да сбежал.
— Не понравилось?
— Ага.
— Чем же?
— Воспитатели ребят палками лупят. С шамовкой голодно, со спаньем холодно. Работа, как для больших. Да еще, гады, заставляли петь "Интернационал" тем, которые моего батьку и мамку убили…
Мы ничем не могли помочь маленькому певцу. Денег не имели почти никогда (откуда же у советского студента деньги?), а о том, чтобы устроить его в студенческом общежитии, не могло быть и речи. За это нас бы самих оттуда выгнали. Несколько раз еще мы встречали и подкармливали — хотя и скудно — Мишку, а потом он исчез. Произошло это после большой облавы на беспризорных детей, проведенной днепропетровской милицией…
Через два года я неожиданно встретил Мишку в ухта печорском концлагере. За это время он почти не изменился; был такой же маленький, дрожащий от холода, голодный и так же жалобно пел. Только стал он еще худее. Мне Мишка обрадовался, как родному, и вместе с тем опечалился.
— Значит и вас, дяденька, тоже забарабали (арестовали забрали) спросил он.
— Как видишь, Миша, — ответил я.
— За что они вас? — Говорят, что я каэр (Контрреволюционер).
— Непохожий вы на каэра. Никогда этому не поверю.
— А вот следователь поверил.
— Так он же гад лягавый. Плюньте вы на него, холеру гепеушную.
— Плюнуть, конечно, можно, но какая от этого польза?
— Да, пользы не видать, — согласился Мишка и добавил со слезами в голосе:
— Эх, дяденька! Одинаковые мы с вами. Несчастные мы. Вот и вам тоже счастья-доли нету…
Спустя несколько дней после этого разговора заключенные сообщили мне новость, которой я сначала не поверил. Оказывается, Мишка с двумя приятелями приблизительно такого же возраста, как и он, бежал из лагеря. Бежали они в январе, в лютый мороз. Охрана заметила побег и начала стрелять им вдогонку. Ванька» один из приятелей Мишки, был ранен в плечо. За беглецами послали погоню, но начавшаяся снежная пурга быстро сглаживала их следы. Вернувшиеся в лагерь, после нескольких часов безуспешных поисков, охранники, доложили начальству:
— Разыскать невозможно. Пурга. Начальник лагеря злобно проворчал:
— Жаль. А, впрочем, все равно. Они или замерзнут или в руки к комикам попадутся…
Переждав пургу в чаще соснового леса, беглецы двинулись на юг. Двое суток Мишка и другой его приятель Петька вели под руки, а затем несли раненого товарища. На рассвете третьего дня Ванька, рана которого была плохо перевязана, умер от потери крови. Они зарыли его в снег и пошли дальше вдвоем. Пытались ловить мелких зверьков и птиц, но из этого ничего не получалось. Оружия у них не было, а делать силки или капкан они не умели.
Еще через два дня Мишка и Петька очутились на том месте, где похоронили Ваньку. Оказалось, что заблудившись, они сделали круг по лесу. Снежная могила Ваньки была разрыта, а от его трупа остались только кости, обглоданные волками. Голодные, четверо суток ничего не евшие дети, несколько минут молча смотрели на останки своего товарища. Потом, не сговариваясь, начали хватать кости и жадно пожирать клочья человеческого мяса, оставленные на них волками. Наевшись, почувствовали ужас и угрызения совести от содеянного ими и раскаяние в нем, и поторопились поскорее покинуть страшное место волчьего и людского насыщения. Шли на юг, потеряв счет дням. Наконец, Петька не выдержал и, совершенно обессиленный, свалился в сугроб. Мишка попытался его поднять на ноги, но не смог; на это нехватало сил. К утру Петька замерз.
Мертвый беглец остался лежать в снегу, а еле живой побрел прочь от него, не выбирая направления и не соображая куда идет. Он так изголодался и обессилел, что есть ему уже не хотелось. С каждым шагом беглеца последние остатки его сил уходили от него. Поняв, наконец, что ему не спастись, он в отчаянии упал на опушке заснеженного леса и заплакал. Постепенно ему стало теплее, потом жарко и его слезы сменились сном…
Спящего и замерзающего мальчика нашел зырянин, проезжавший мимо верхом на лошади. Это был один из "комиков" — охотников на беглецов из концлагерей. Он подобрал Мишку, растер его снегом и привез в свое жилище. Но мальчика уже нельзя было спасти; он до костей обморозил лицо, руки и ноги.
Мишка умер, не приходя в сознание. До последних смертных минут он бредил; рассказывал подробности побега, звал мать и отца, плакал, неумело, по-детски молился Богу и пел свою любимую песню "Позабыт-позаброшен". Сидя над ним, зырянин молча и равнодушно слушал. Трупик Мишки "комик "отвез в управление лагеря, коротко — своими словами — рассказал там о бреде умиравшего мальчика и получил "за поимку беглеца" 25 рублей.