Церковь называла евреев «богоубийцами»? Однако она терпела их вероисповедание, защищала их синагоги, советовалась с раввинами. Конечно, в XIII–XIV веках она не помешала распространению жутких россказней о детоубийствах, оскверненных облатках и не опровергла слухи об отравлении колодцев, заговорах с целью извести духовенство. Но народ быстро сделал выводы: еврей — вне закона, вне религии. Никто не знал и не хотел знать, что именно происходит на празднованиях «шаббата»; тем более после того, как еврейский народ, замкнувшийся после 1300 года в своих гетто, разделился на строгих верующих, ашкенази, слывших более опасными, чем их средиземноморские братья, и сефарадов, которые были более близки христианам. И вот боязнь и благочестивое возмущение христиан переросли в резкое недоверие, а затем и зависть, вызванную незнанием, а потом и в ненависть — чувство, которое привыкли испытывать к колдунам, погрязшим в дьявольских грехах. Нужно было смыть эти грехи — а для этого нужно было убивать. Но можно ли уничтожить народ, который помнил времена Старого завета, народ, в котором сам Господь хотел обрести свое воплощение, народ, в котором следовало видеть отрицательный, но и одновременно незыблемый лик божественного послания? Разве не падал на этот народ отблеск Ветхого завета? Разве не восстанет он в день Страшного суда в качестве свидетеля всего, что происходило «до» этого? Простой люд средневековья не испытывал по отношению к евреям ни презрения, ни отвращения; здесь нет и тени расизма; и антисемитизм, который одурманивает головы людей в наше время, не имел никакого значения в средние века.
Итак, перед нами люди средневековья, которые жили более-менее компактными группами, более-менее сознавая свои общие связи. Права, обязанности, контакты с властью, какой бы она ни была, общение с соседями или чужестранцами, обычаи в рамках мира Божьего или вне его пределов — вот черты, которые мне нужно было изучать у разных сословий общества. Но на этом уровне различия между сильными и слабыми, бедными и богатыми, селянами и горожанами постепенно стираются. Найдем ли мы то же сходство, проникнув в мысли и сердца? Что они знали, эти «люди средневековья»? О чем они думали?
2. ЗНАНИЕ
Если читатель следовал за мной до сих пор, то, наверное, успел заметить, как часто я обращаюсь к миру животных, к которому я причисляю и человека, считая его одним из наиболее одаренных из них; возможно, подобные рассуждения вызвали у него раздражение. Однако нельзя отрицать, что из самих близких к нам существ, которых мы к тому же можем серьезно исследовать, животные во многом ведут себя сходным с нами образом, в соответствии со своим биологическим родом и особенностям: они живут изолированно или в группе, в городе или деревне, проявляют признаки радости и печали; они играют, дерутся, отнимают друг у друга пищу и метят свою территорию; у них тоже есть память, а слух с обонянием являются ее наиболее надежными вехами. Мы же слишком быстро потеряли интерес к подобному поведению, отнеся его в разряд инстинктов. И, конечно, слон, которого научили считать, обезьяна, наловчившаяся играть комедию в костюме, или собака, привыкшая вертеться волчком, в наши глазах являются «учеными животными» — точнее сказать, «очеловеченными».