Пример Жуанвиля известен и поэтому мне запомнился; но то же можно сказать почти обо всех «авторах»-мирянах. Показательный набор: Гильом IX, герцог Аквитанский, колоритный поэт на языке «ок», или Фульк, граф Анжуйский, страстный любитель генеалогий, в XI и XII веках, графиня де Диа или Мария Французская и ее «лэ» (если они существовали), Вильгельм Маршал и его автобиография или Кретьен де Труа и его романы в XIII веке — держали все эти люди в руках перо? Конечно, нет. Но тогда кто выступал посредником между их «творчеством» и пергаментом, чтобы записать его? Любопытно, что больше всего шансов отловить настоящего автора-писателя мы имели бы, обратившись к самым бедным из них, поскольку себя и свой «путь следования» они часто представляли сами — так нередко поступали писавшие на языке «ок» «трубадуры» в разо, предваряющем стихотворение; у артуаских «игр» и «сказов» XII века были известные авторы, называвшие и хвалившие себя, — Адам де ла Аль или Жан Боден, несомненно, не имевшие возможности заплатить писцу из собственного кармана. Очевидно, что в отношении XIV и XV веков уверенности будет уже больше: бесспорно, Фруассар, «Парижский горожанин» или Вийон сами сочиняли свои тексты и сами же их записывали на пергамент. И поскольку «дневники», «воспоминания», «семейные книги» явно не были рассчитаны на обнародование, то горожане или купцы конца средневековья ни с чьей стороны не встречали интереса к сбору их личных воспоминаний.
Проще и, кстати, поучительней поставить второй вопрос из упомянутых в начале. Что писали эти люди? Для этого надо сделать обзор того, что называют литературными «жанрами». Ответ очень ясен: десять веков средневековья оставили нам все формы выражения западноевропейской мысли, ставшей плодом греко-римского и кельто-германского наследия, кое-где с некоторыми особенностями и прежде всего с двумя исключениями, на которых я остановлюсь далее. Прежде всего — трактаты и благочестивые труды, наполовину обязанные греческой или «арабской» философии и наполовину — христианской вере; их отголоски и использованное ими сырье доходят до нас и сегодня. Далее — все разновидности обращения к прошлому: хроники, анналы, биографии, где торную дорогу проложила средиземноморская античность, иногда описывающие события от сотворения человека до самого «конца времен»; на пульсе этого жанра руку держала церковь. Потом, в качестве поэтического их продолжения, — воинские эпопеи, «жесты» (слово «geste» означает «храбрость»), скандинавские саги, германские песни о «Нибелунгах», каролингские «циклы», которые все были написаны в расчете на господствующий класс родовых или военных вождей; но разве античность не знала «Илиаду» и «Энеиду»? Потом целый разряд многоликой поэзии — лирическая, бурлескная, нравоучительная, дидактическая, сатирическая; рассказы о путешествиях, описания городов и местностей, технические руководства, наконец, театр, хоть и довольно поздно. Всё это в более или менее неизменном виде по-прежнему привлекает наших писателей, тем более что отдельные «жанры» могут больше, чем встарь, соблазнять сегодняшних людей, которых мы называем или даже считаем «просвещенными». Оставим же этот скучноватый перечень.
Но вот что было новым и тем интересней, что не могло отсылать к античным прародителям, а сегодня даже относится к самым популярным жанрам. Мы живем прежде всего в среде словарей и энциклопедий, и откуда взялось это пристрастие, не суть важно. Но это изобретение — объединять всё, что известно или что есть надежда узнать, — средневековое; может быть, оно порождено оборонительной позицией людей, живущих в мире, который способен рухнуть и наследие которого хотят собрать, — таковы «Этимологии» Исидора Севильского в VI веке; или, наоборот, в них оптимистично видели плацдарм для будущего, которое следует просветить, — это относится к «Spéculum» Винцента из Бове или к многочисленным «Зерцалам» XIII века. Попыток расположить собранные данные, то есть слова или понятия, в алфавитном порядке не было или почти не было; может быть, к этому приему прибегали только составители небольших иллюстрированных сборников вроде бестиариев. И напротив, средние века добились триумфального успеха в сфере монументальных полотен, написанных в стихах или прозе и чаще всего на народно-разговорном языке — двадцать тысяч стихов «Романа о Розе», более всего в той части, которую написал Жан де Мён в конце XIII века, и десять тысяч стихов «Божественной комедии» Данте изображают весь мир; а значительное количество их рукописей, несколько сотен, дошедших до нас, показывают, что они, похоже, имели успех далеко за пределами некой обычной элиты. Надо перескочить через более «новые» века, целиком проникнутые «гуманизмом», где человек есть всё, чтобы найти сходный уровень, и будет это намного позже — в веке Просвещения.