Одним из самых неприятных последствий такой «матримониальной модели» было то, что дозволенной сексуальной активности лишалась значительная часть мужчин, не достигших брачного возраста, для которого требовалось «состояние», то есть двадцати пяти-тридцати лет. Церковь, стоявшая на страже морали, прекрасно понимала, чем это чревато. Не слишком веря самой себе, она прежде всего проповедовала целомудрие или воздержание; но это значило требовать от молодых людей слишком многого. Она же выступала против онанизма, отлично зная, что мастурбацию и фелляцию широко практикуют сами ее служители. А адюльтер, неприемлемый уже как осквернение священных уз брака, подрывал семейный уклад; с ним нужно было бороться, его следовало осуждать. Но было кое-что и похуже — изнасилование, к которому мужчины прибегали с глубокой древности и которое сочетало насилие над личностью с нарушением общественного порядка. В средние века, как и в наши дни, о таких сексуальных посягательствах ни жертвы, ни их семьи часто не сообщали — это было бы слишком стыдно. Так что мы не можем точно определить масштабы этого зла. Но по многим регламентам, направленным на его обуздание, мы довольно ясно различаем его сферу: очень часто изнасилование было коллективным, оно совершалось ночью и обычно над женщинами, при которых не было мужчин или которые были беззащитны, — девушками, вдовами, бедными. Среди выявленных абортов — огромное множество тех, которые делались ради избавления от плода подобных насильственных соитий. А Церковь запуталась в противоречиях: насилие достойно осуждения, но аборт — тем более. Она сталкивалась с правом человека на поиск выхода; сегодня мы считаем изнасилование «кровавым преступлением», почти приравнивая его к убийству — это насильственное посягательство на физическую неприкосновенность более слабого существа, вот насильник обычно и ссылается на мнимое «согласие» жертвы. В средневековье полагали иначе: это было покушение не столько на физическое лицо, сколько на собственность, ведь женщина составляла существенную часть семейного достояния, которым распоряжались отец, муж или брат. Оскорбление и бесчестие? Да, но еще и кража со взломом, согласно гражданскому праву. Стало быть, наказание полагалось прежде всего телесное, но без кастрации, принятой в других культурах во избежание рецидива — случай Абеляра остается исключением; а также выплата внушительной денежной компенсации пострадавшей семье, к чему иногда добавлялось изгнание под видом длительного паломничества, погубившее не одного преступника, если тому не удалось его избежать.
Прелюбодеяние или сексуальная распущенность заслуживали наказания; изнасилование часто скрывали, значит, оно оставалось безнаказанным. Что было делать? Единственным выходом из положения, хоть, похоже, чисто мужским, становилась поднадзорная и платная физическая любовь — проституция как социальный регулятор, удовлетворяющая ради сохранения порядка неудержимые инстинкты молодежи или даже зрелых людей, не получившие удовлетворения. На сей раз у нас есть солидный набор документов — процессы, расследования, рассказы, изображения. Далекая от того, чтобы добиваться воплощения такой безрассудной утопии, как искоренение проституции, о чем во все века мечтали наивные либо невежественные моралисты, средневековая Церковь видела здесь единственно допустимую уступку тирании пола — разумеется, она осуждала проституцию, но плотно ее контролировала. Она брала на себя, причем по согласованию с муниципальными чиновниками и в специальных домах, нередко ей и принадлежавших, содержание «публичных девок», которых, впрочем, она пыталась поместить в общину или на службу к священнику, когда в силу возраста им приходилось оставить эту деятельность. В принципе доход с «дела» получал муниципалитет, но, чтобы избежать постепенного формирования групп мужчин-«профессионалов», которые бы наживались на девушках, Церковь не отказывалась от пожертвований клиентов, тем самым частично искупавших свой грех. В городах подобные «аббатства», «веселые замки», «удобные местечки» или «маленькие бордели» зачастую группировались близ церквей, на мостах, напротив дворцов. «Публичными» девушками в большинстве были крестьянки, не нашедшие в городе иного занятия, но удалось выяснить, например, для Бургундии XV века, что при случае в этих местах проявляли свои дарования и коренные горожанки, и ранее я уже говорил о парильнях, открытых для тех, кто платил. Зато мы ничего не знаем, как обстояло дело в деревне: некоторые матроны с репутацией сводней, вероятно, делали свое дело. Что касается «неорганизованной» проституции на открытом воздухе, она представлялась не менее очевидной: то, что известно о ярмарках, торговых рядах или о процессиях псевдокающихся, показывает, что там были толпы женщин без покрывала, без достойной одежды, тех самых meretrices, которые предлагали себя первому встречному. Когда такой святой человек, как Робер д’Арбриссель в начале XII века, окружил ими себя, чтобы спасти их души и тела, официальной Церкви было не так просто усмотреть в этом лишь благое деяние.