— Наша специальность, — заявил тот, — может не понравиться только дураку. Сейчас Мамаев — член экспериментальной группы автоматики в том же цехе и сам твердо убежден: только дураку. Он не в состоянии понять, как можно отказаться от такой замечательной специальности. Или халтурить на такой работе. Он не мог, например, видеть возле прибора спокойно-безмятежную физиономию какого-нибудь ученика. Ему хотелось, чтобы у парня вот сейчас, немедленно загорелись глаза. Вообще «проблема ученика» все больше занимала Мамаева…
Пришел новичок в цех КИП — за него берутся рабочий и специалист. Они его обучают, отвечают за него и за это получают деньги. Такой порядок. При этом порядке не раз возникали невеселые ситуации: ученик, которому не исполнилось восемнадцати, не мог, например, идти с рабочим в технологический цех и в эти часы болтался себе без дела. При этом порядке ученик знал лучше то, что лучше остального знал учитель. Определенно существовала «проблема ученика»… Собственно, почему разговор в прошедшем времени — порядок-то этот узаконен и существует всюду? Всюду, да не везде. В цехе КИП на анилинокрасочном порядок другой.
Дима Мамаев рассуждал так. Вот мы бригада коммунистического труда. На чем должна стоять такая бригада? На человеческих отношениях. и искренней заинтересованности. Мы и есть отличный коллектив — дружный и четкий, как флотская команда. Так давайте и человека учить всей бригадой, а от платы за это откажемся! Тем более, один лучше пневматику объяснит, другой — электронику, третий — еще что…
Димины рассуждения товарищам понравились. Бригада заявила о своем решении в цехе и на заводе. Вася Татаринов стал первым таким учеником «на общественных началах».
Он словно и не ученик теперь в бригаде, а ее воспитанник: каждый интересуется его отметками в вечерней школе, маленькими достижениями в самостоятельном труде. Вася уже покончил со слесарным делом и принялся за пневматику.
Дима рассказывал о Васе, о товарищах, потом сам сделал вывод:
— И вообще наш цех — самый дружный и веселый.
Дружный — это я уже поняла. А веселый?
И сразу у Мамаева глаза заликовали, и весь он оживился, засветился, разулыбался:
— У кого же еще такая самодеятельность?
В старом здании цеха комната экспериментаторов была самая большая и светлая. Придут туда, бывало, после смены ребята, иногда гитара откуда-то возникнет — и кажется, что закатное солнце отплывает потихоньку, и облака плывут… Стали переходить в новое здание — решили новоселье отметить собственным концертом. И повелось!
— Что у нас, просто хочется весело жить или такие все талантливые уродились? Кто знает, и то, и другое, наверное…
Уже у проходной он обернулся, помахал, прощаясь, и пошел к себе, в самый, дружный и веселый цех КИП.
ОДНА ОЧЕНЬ ДЛИННАЯ БИОГРАФИЯ
День был путаный, беспокойный. Одно слово — карусельный. «Железное» расписание, продиктованное себе с утра, рассыпалось на глазах, как башня из кубиков, нагроможденных в беспорядке. И кубики — неотложные, как долг, дела — теперь никак не хотели укладываться один к одному. Вот и здесь, на калийном, — новая неудача. Полчаса ожидания — и все напрасно. Наконец Виктор из комитета несмело предположил, что парня, которого я ищу, просто не предупредили и потому сейчас, после смены, он уже дома. Я подождала еще. Виктор — озабоченный человек в лыжных штанах — немножко подумал и сказал:
— А идемте лучше прямо к нему. Это недалеко.
Это и вправду оказалось очень недалеко.
Грузно переваливаясь и вколачивая серый снег в колеи, по улицам железнодорожного поселка, прилепившегося к комбинату, пробирались машины. Мы с Виктором то и дело лезли в сугробы, чтобы пропустить их, пока где-то на углу улиц Паровозников и Локомотивной не разыскали дом, как все вокруг, невысоконький и грязно-белый. А затем и самого… Сначала из сарая, сухо щелкая, полетели поленья…
— Сейчас и нас угостит, — пообещал Виктор из комитета и крикнул в сарай: — Уже хватит! Слышишь?
Кто-то с треском всадил топор в полено и вышел к нам. Был он румян остроглаз. Будто нарисованная, проступила над губой черная полоска, и едва не до самого носа упруго качался, как на проволоке, пышнейший цыганский чуб.