Минут через двадцать мы с Иштваном сидели и дружно вспоминали Закарпатье. Ах, золотая сторона, теплая, ласковая земля, где люди стройны, как дубы в Карпатах, щедры, как щедры плодами и тенью яблони при дорогах… Только у Иштвана не так светлы воспоминания о дорогих сердцу местах. Сначала война. Потом отец с матерью сгинули, в один год оба.
Иштвану было пятнадцать лет. Он принял трагически-неожиданное одиночество как нелегкую взрослую самостоятельность. И немедленно сам себе начал строить планы на жизнь.
Он решил поездить по земле. Но в семье, работящей венгерской семье, где пример неутомимой заботливой матери был всегда перед глазами, он не мог не усвоить главного: земля любит не туристов и бездарей, а работников. Он пошел в первое попавшееся училище, не выбирая. Он и сам еще не знал, какое на земле дело — его, Иштвана. Просто он хотел уже сегодня что-то уметь, и это небольшое, но настоящее рабочее умение — профессию слесаря-сантехника — ему дало первое же училище.
Для начала он поехал в Донбасс, потому что там работал старший брат, и поступил на шахту. Там, в Донбассе, Иштван учился еще многому — умению быть равным и не последним в рабочем коллективе, умению дружить. Он в первый раз встретился с великолепным проявлением истинной профессиональной гордости у шахтеров, и с тех пор всегда старался оценивать людей по тому, насколько преданы они своему делу и как о нем говорят. Сам он уважал свое ремесло: оно давало ему возможность убедиться, что руки у него не бестолковые неумехи, а кое на что способны. Конечно, и за то, — что оно обеспечивало ему уважительное равенство среди людей, и было фундаментом его самостоятельного существования.
Но он презирал оседлость. Он спешил посмотреть на все, что предлагала ему жизнь, и не хотел смиряться в этой жизни с каким-то прочным и окончательным, ему уготованным местом. А жизнь была щедра. Она неторопкой рукой комсорга приколачивала у шахтерской столовки объявления, которые начинались словами: «Кто желает помочь ударной…»
Они, конечно, желали. Их тогда было пятеро, они сколотились в полуребячий-полуюношеский союз и все делали впятером, вместе. Вместе ездили на домну в Запорожье, на домну в Жданов. И снова не сиделось на месте. И получалось удивительно просто: кто-нибудь легко предлагал поехать на целину, и все с ним легко соглашались. Они собрали свой нехитрый багажишко и купили билеты на поезд Москва — Караганда, в Акмолинске остановка.
Если бы кто-нибудь назвал их тогда «летунами», они бы непременно оскорбились. Слишком много в них было энергии, и ничто пока еще не могло удержать их на одном земном пятачке, а стихийные бедствия в виде негаданной любви их миновали.
Жизнь была неисчерпаема, а они еще и не стремились зачерпнуть поглубже, метались по поверхности, но зато этот простор им хотелось проплыть вдоль и поперек.
В Акмолинске ребят сразу же направили в училище механизации и к самой уборке новоиспеченные комбайнеры прибыли в совхоз. Их околдовала целина. Земля здесь не была бесконечной. Она — огромный желтый круг, прихлопнутый сверху белесоватым голубым колпаком неба. И пахнет она не только сладко — упавшим спелым яблоком или кисловато — углем. Она пахнет полынью и зерном. Они не знали ни отдыха, ни срока. Их накрепко приковал к себе жаркий целинный август. Только однажды он отпустил их. В райком, получать комсомольские билеты.
Но вот кончилась уборка — и ребята опять заскучали. Кто-то позвал в Свердловск, и они снова сели в поезд. А вылезли в Омске — узнали, что там строится огромный комбинат синтетического каучука, и махнули туда.
В Омске Иштван женился. Друзей забрали в армию, и как-то враз он почувствовал свое незаметное повзросление. Теперь нельзя было с прежней легкостью кивнуть чубом ребятам на перроне — пока, мол, не забывайте! — и утром выйти на другой перрон или полустанок, получить подушку у коменданта и начать слесарить на новом горячем месте. Он отвечал за близкого человека, чью беззащитность чувствовал по-мужски. Они тогда посоветовались и решили поехать в Березники. И правильно сделали, потому что потом у них родился парень — какие с ним путешествия? А тут — мать. Но дело не только в том, что здесь, в Березниках, Иштван оброс семьей и родней. Ему понравился калийный, и он понравился калийному. Он сначала по-прежнему слесарил в горном цехе, а потом пошел учиться на взрывника — во-первых, там ближе к настоящей Химии, во-вторых, взрывником ему еще на шахте хотелось стать, не брали. А тут выучился — и стал. Буровики бурят, ты закладываешь — траб-бабах! — скреперист убирает. Хорошая работа.