Но прежде чем поставить последнюю точку, расскажу я всего одну деталь, которая с какой-то удивительно приятной стороны раскрыла мне характер этого человека.
После того как мы закончили разговаривать в номере гостиницы, Хамзя пригласил меня к себе домой — показать грамоты и дипломы, полученные за спортивные победы, старые фотографии.
Перед самым домом он неожиданно погрустнел. «Мои-то все уехали к теще в деревню, — вздохнул он. — Соскучился по детям, по жене. Вы уж не обращайте внимания на беспорядок в квартире».
Я сказал ему, что и сам живал один, после чего он заметно успокоился и даже успел рассказать о том, как тренирует команду титано-магниевого комбината — пора переходить на тренерскую работу. Грамот и фотографий у него было много, и он ими дорожил. Если бы не дорожил, то не ставил бы на каждой день и место, где сделана фотография. Даже на самых неважных.
В одном из альбомов мы нашли старую фотографию, у которой от ветхости выкрошились края. Ученики первого класса школы имени Островского, среди которых я увидел и Хамзю, и Машу Кокину, и Павла Богомолова, и других новых моих знакомых, сидели смирные и тихие перед объективом аппарата. Я не попросил эту фотографию. Я даже старался смотреть на нее не очень заинтересованным взглядом. Хамзя Шарафутдинов сам предложил мне ее.
— Так ведь, наверное, жалко? — растерявшись, спросил я.
— Вам она нужнее.
— Но…
— Берите, берите, а то и впрямь передумаю.
И он сам решительно вложил фотографию в книгу, которую я принес с собой.
Вот таким — грустным при воспоминании о семье, решительным, когда нужно было оторвать от сердца что-то очень дорогое, чтобы помочь другому, — и остался Хамзя в моей памяти.
Война и трудности не сделали Хамзю черствым и равнодушным, как не ожесточили они всех, с кем мне пришлось встретиться во время этих поисков. И я всегда с каким-то почтительным преклонением думаю о богатстве душ детей первых строителей Березников.
Трудности, как говорится, закаляют… Эта фраза, отдающая трюизмом, применяется иногда даже в том случае, если трудности привели к опустошенности души, к равнодушию и усталости. Трудности, которые выпали на долю маленьких «киноактеров», прославленных Всесоюзной кинохроникой, закалив их сердца, воспитали в молодых людях чуткость, честность, умение тонко чувствовать беды и боль других, остро переживать собственные ошибки, просчеты и поражения, без которых разве бывает в жизни?
К сожалению, нельзя выкинуть из песни слова. Я нашел далеко не всех воспитанников детского сада, которых Всесоюзная кинохроника снимала в 1935 году. Но среди них попались и те, кто считают себя побежденными.
Мне не очень-то приятно сейчас переходить к этому разделу. Так что сначала послушайте один забавный эпизод из истории поисков киногероев, дабы не подумали вы, что дело это легкое, если имеешь кинопленку, фотографии и добровольных помощников, бывших воспитателей детского сада.
Начался этот случай с того, что Александра Михайловна Панова, седовласая женщина с озорными детскими глазами (побегайте-ка всю жизнь с малышами — поневоле глаза будут молодыми), на фотографии, сделанной с кинокадра и долгое время остававшейся для нас загадкой, вдруг узнала девочку, которая, широко открыв рот, подносила к нему большую ложку.
— Да ведь это Лена Пищальникова. Конечно, Лена. Как это я сразу ее не узнала!..
Александра Михайловна тут же засобиралась, хотя перед этим мы обошли с ней полгорода. Сейчас же к Лене. Она узнает других. Она была очень умной девочкой, развитой и сообразительной.
Мы пришли к Лене. Мы долго говорили с ней о ее работе, о муже-китайце, который приехал в Советский Союз строить новосодовый завод, да так навсегда и остался. Лена, сначала робея и сомневаясь, а потом все более смелея, назвала нам фамилии по меньшей мере семи мальчишек и девчонок. Она знала даже их примерные адреса.
Александра Михайловна радовалась и хвалила Лену. Я поражался тому, как иной раз бывают удачливы «поисковые».
Уже прощаясь, я скорее по инерции, чем сознательно, спросил с какого же года сама Лена Пищальникова.
— С тысяча девятьсот тридцать восьмого, — спокойно ответила Лена.
1938 год!.. Представляете? Когда снимался киноочерк, наша старательная помощница не успела даже родиться, как и те ребятишки, адреса которых мне пришлось вычеркнуть из блокнота вместе с приятными мыслями о моей удивительной удачливости.
Александра Михайловна охала и переживала. Подумать только, тридцати лет не прошло — и так спутаться.