Двести миллионов лет назад климат на Земле был совсем иным. Он соответствовал, пожалуй, нашему понятию о климате пустыни — жаркое, очень жаркое лето, холодная зима. Сухо, ветрено, хорошие условия для испарения влаги. Вот так и происходило выпадение солей на дно. Великое Пермское море постепенно отступало, образуя мелководные заливы и лагуны.
В них соляной раствор, или, как его называют, рапа, быстро достигал концентрации, при которой соли начинали выпадать на дно. Подобные процессы в морях были и раньше, и потом, идут они и сейчас. Но если обычно в год море осаждает лишь слои, измеряемые долями миллиметра, то в условиях образования сильвинитовых и карналлитовых толщ на территории нынешнего знаменитого Верхнекамского месторождения. этот процесс шел куда быстрее. За год выпадало от 5 до 15 сантиметров осадков. И таких годичных слоев на Верхнекамском месторождении насчитывается тринадцать тысяч!
Все сказанное не объясняет, однако, слоистого строения карналлита и сильвинита. Но наука уже давно разгадала эту «причуду» природы. Хлористый калий и хлористый магний лучше растворяются при нагревании. Чем выше температура раствора, тем трудней их осаждать. С каменной солью (хлористым натром) дело обстоит иначе. Его растворимость почти не растет с повышением температуры.
Остальное понять нетрудно. Двести миллионов лет назад на Земле, как и в наше время, зима сменялась летом. Зимой, когда вода охлаждалась, активней выпадали окрашенные калиевые и магниевые соли, летом — хлористый натр, дававший бесцветные соли. Очень просто.
Просто? Ох уж эта простота… Ведь все это ничуть не объясняет, откуда взялись в карналлите и сильвините минералы железа.
У науки и здесь была отгадка: весной, в половодье, многочисленные реки, речки, ручьи несли в море не только воду, а вместе с ней и минералы железа. В очень больших количествах. Ясно?
Нет! Чудинову это не было ясно. Если минералы железа принесены весной, то почему ими не окрашена каменная соль? А зимой, когда выпадали сильвинит и карналлит, откуда же тогда бралось железо для их окраски?
Строго говоря, подъем на вершины науки бесконечен. За только что открытой высотой сразу же возникает другая. Могут быть только промежуточные остановки. У альпинистов такие остановки иногда зовут «приютами». Помните, на Эльбрусе — «Приют одиннадцати»? Что ж, если продолжить сравнение, то есть в науке любители «приютов». Достиг порядочной высоты, все здесь описано, выработаны правила поведения, маршрут известен и отклониться от него — упаси боже. Иначе — сорвешься в пропасть неизвестности. И костей не соберешь.
Ну, а если выяснится, что маршрут ведет не туда?
— Не может быть! — отвечают такие. На этом они кончают споры.
Но если человек не боится идти неизвестными тропами, путь его бывает порой тяжел не только потому, что он идет первым, часто натыкаясь на препятствия. Ему бывает тяжело еще и потому, что он остается один. Это особенно верно по отношению к тем, кто еще не завоевал признания, не получил права быть проводником к вершинам науки. Им зачастую просто не верят. Их доказательства слушают с вежливо-скучающим видом: дескать, знаем, знаем…
И настоящий ученый, кроме всего, должен быть бойцом. Ибо утвердить свои идеи, свои открытия не всегда просто.
Чудинов столкнулся с недоверием к своим работам сразу, как только переступил порог обычных представлений. Переступил благодаря случаю. Тут как раз были оба нужных слагаемых для хорошего открытия: случай — и человек, который сумел над ним задуматься.
Речь идет о той самой банке, что уже упоминалась. Чудинов выделил красящие вещества из карналлита и сильвинита, собирался ставить опыты по определению их состава. В воде, как уже говорилось, они вели себя довольно странно — плохо тонули. Если бы это были минералы железа, они шли бы на дно без промедления.
И вот, банку с этими соединениями (назовем их пока так) оставили в тепле. Когда через несколько дней Чудинов стал брать из нее пробы красящего вещества под микроскоп, он не поверил своим глазам: это вещество ожило!
Мыслимое ли дело… Ведь возраст-то двести миллионов лет. Это, наверное, в банку попали микроорганизмы из воздуха и за несколько дней в благоприятных условиях развили бурную деятельность.
Так, или примерно так, рассуждал в первую минуту Чудинов. Так же на его месте, наверно, рассуждали бы и мы с вами. Но у Чудинова хватило смелости предположить: а если действительно ожили организмы, пролежавшие в земле двести миллионов лет?