— Ну, а теперь пойдемте-ка в электролизный, к Забелиной. — Заприметив мой несколько обмяклый от непривычного скоростного лазания по нескончаемым, струнно гудящим ступенькам вид, он прищурился и сказал не то с чуть виноватой, не то чуть иронической улыбкой: — Производство соды — это, знаете ли, в основном лестницы. Да-а… Вот в электролизном отойдете: у них там без этого… без лесенок. Хотя… хотя и там есть свои крутики…
Крутик
Забелина приняла меня довольно холодно и, как мне показалось, даже несколько настороженно: видно, беспокоила ее перспектива потерять время, которого у начальника цеха, как известно, всегда нехватка.
— Вас интересует процесс электролиза? — спросила она.
— Люди главным образом, — ответил за меня Александр Иванович. Он многозначительно скосил на меня глаза, улыбнулся и добавил: — Ну, а мне позвольте оставить вас…
Валентина Александровна долго водила меня по отделениям цеха — из корпуса в корпус, терпеливо разъясняла тонкости электролиза раствора поваренной соли, из которого здесь получают совсем будто бы и неудивительный продукт — каустик, говоря домашним, обиходным языком, или едкий натр — каустическую соду на точном языке химиков. Без нее, как узнал я тут же, не родится ни один из современных полимерных материалов. А потом, позже, мы стояли с ней в красном уголке цеха возле диаграммы, на которой — то ломаясь, то выравниваясь — шагали через горы, перепутывались разноцветные линии. Забелина объясняла:
— Вот сороковые годы: таким был уровень производства в ту пору. — Зажатый в руке карандаш скользил по диаграмме. — А вот шестьдесят третий. Видите? Видите, как поднялась выработка… вот эта кривая красного цвета…
— Прямая, — попробовал поправить я, потому что понятие «кривая» показалось мне здесь очень уж условным: линия шла вверх неодолимо, круто и прямо.
— Ну что ж, пусть прямая, — согласилась Забелина и заговорила о том, как разрастался и совершенствовался этот, ее цех…
Суховатый, с оттенком официальности вначале, тон ее голоса понемногу теплел, как бывает обычно, если рассказывают о заветном и близком, и мне хотелось увидеть, точнее — почувствовать, рядом с красной прямой, что поднималась на диаграмме, другую линию — линию жизни человека, ум, воля, энергия которого помогали выравнивать, выпрямлять и поднимать кверху все то, что было за этой вот линией на диаграмме. Я вспомнил очерк Чудакова и то, что бегло рассказывал мне о Забелиной сам Александр Иванович… Нет, пока я знал о ней слишком мало. В тридцатом приехала на завод из Свердловска. С дипломом техника переступила порог лаборатории этого цеха. Руководила отделением. Была техноруком. А потом, когда в мирном небе заклубились по-свинцовому тяжкие тучи всенародной беды, когда натемно заволокли они горизонт, перешагнула она порог комнаты, где до того за столом у окна работал кто-то другой. Новый начальник цеха Забелина была уже в ту пору коммунистом.
За всем этим чувствовалась богатая жизнь, интересная судьба, проникнуть в которую хотелось обстоятельно, до малейшей детали. Я еще не знал в ту пору, что стоял как раз у подножия того самого «крутика», на который намекал мне Александр Иванович…
Должно быть, я задал слишком неосторожный, слишком прямой вопрос. Тогда и прозвучало то сухое и строгое:
— Писать обо мне решительно нечего. Еще раз повторяю: решительно нечего!
По тону, каким это было сказано, по предупреждающему жесту я понял: начни расспрашивать, настаивать, убеждать — разговор прервется вообще.
Забелина, точно заслоняясь от новых моих расспросов, глянула на часы, сказала:
— Извините, мне к четырем в горком партии. Но если вас интересуют люди… Словом, завтра после десяти утра я постараюсь выкроить немного времени.
Конечно, я поспешил согласиться.
Обычная исключительность
Я пришел точно к сроку, втайне надеясь, что, может, удастся мне как-то повернуть разговор на то главное, что интересовало меня. Но Валентина Александровна, вероятно, догадывалась об этом моем намерении и потому начала сама и сразу, едва я уселся возле стола.
— Я обещала о людях… Что ж, будем знакомиться.
Она достала толстый альбом с фотографиями и, распахнув его, показала одну.
— Только с этим человеком, к сожалению, вам придется знакомиться заочно: инженер Кирьянова в Москве, в командировке. Почему сперва о ней? О, я думаю, вы поймете сами… Вот она среди рабочих своего отделения, которым руководит сейчас. А была… — Забелина смолкает ненадолго и сосредоточенно смотрит на стылое, в морозной росписи, стекло большого окна. Потом продолжает: — Помню, как Татьяна Михайловна… Таня Кирьянова пришла к нам в лабораторию. С таким, знаете… ну, что ли, удивлением, как будто ей сверх ожидания доверили что-то необыкновенное, почти волшебное. А на самом деле…