Вышло — дорогой ценой он заплатил за пенсионный покой. Все отдал: и прошлое, и настоящее, и будущее, и еще что-то такое, что определить сразу трудно. Только казалось ему иногда, что он сам себя заложил за те законные 120 рублей, которые выделили ему за долгий труд.
Кто ты такой сейчас, Александр Федорович? Как жизнь прожил и теперь зачем существуешь на земле? Что оставил после себя и что еще оставишь?
Думать на эти темы на пороге пятьдесят первого куда тяжелее и мучительнее, чем в восемнадцать: «Александр Федорович Анфалов — человек, лишившийся родины», — так можно было бы начать рассказ о прошлом его, чтобы сразу заинтересовать читателя.
Правда, в этой фразе была бы изрядная неточность. Потому что лишился-то Александр Федорович всего-навсего родного села, которое носило барабанное название «Де-дю-хи-но» и входило в свое время в состав Березников. Когда плотина ГЭС у Перми перегородила реку, Кама, вышедшая из берегов даже возле Березников, отняла у города не только Дедюхино, а и соседнюю Ленву и еще кой-какие местечки. Я назвал вместе с Дедюхино еще и Ленву, потому что прожил в ней, расположенной по соседству, через реку от Дедюхино, два года, и мне почему-то обидно представить, как проплывают стайки рыб по бывшим улицам, в пыли которых нога увязала по щиколотку, как бродят по дворам раки, зарастают илом огороды. Что ни говорите, а грустно лишаться места на земле, куда можно было бы когда-нибудь, потом, в будущем, приехать, побродить по знакомым дорожкам-тропинкам, заглянуть в знакомые дворы, постоять на волейбольной площадке, где ты впервые сыграл в волейбол, почувствовать себя мальчишкой и поверить хотя бы на секунду, что жизнь только начинается и многое впереди будет не так, как получилось на самом деле…
Ну да речь не обо мне.
Александр Федорович, как мне показалось, не очень тужит об утрате родного села. В паспорте у него местом рождения указаны Березники, а такой родиной люди впоследствии будут гордиться. У него квартира в новом районе города, неподалеку от телестудии. От дома рукой подать до остановки троллейбуса, который за какие-нибудь пятнадцать-двадцать минут довозит его прямешенько до новосодового завода. А что касается воспоминаний детства, то они у него не такие уж радужные.
Отец его работал у солеваров до 1914 года. Потом он ушел на войну. Там и погиб. Их осталось с матерью двое. Трудно было жить. Вот мать и вышла за другого. Тоже был хороший человек. Еще четверо у матери появилось. Отчим тоже у солеваров работал.
Труд солеваров был каторжным. Варницы, высокие, деревянные башни, угрюмо смотрели на мир подслеповатыми окнами-бойницами. Внутри черно от сажи и душно от пара, насыщенного солью. Соль разъедала бревенчатые стены и чумазые лица рабочих-солеваров. Над огнем в больших квадратных ящиках-чренах варился соляной раствор. Когда он густел, варничные рабочие лопатами бросали соль на полати для просушки. Затем также лопатами соль набрасывали в жаровни.
Я рассказываю об этом так подробно, потому что разговорами об этом каторжном труде было полно детство Саши Анфалова: его отец и отчим были «поварами», мать тоже работала у солеваров.
И еще потому, что меня всегда поражает, как быстро в наше время уходят в область преданий старые профессии, навыки и ремесла.
Недавно был я в Березниках и видел, как пожилая женщина, чуть пошатываясь, шла мимо огромных витрин магазина и, не придерживая, несла на голове две сложенные одна на другую буханки хлеба. Буханки покачивались, а женщина недовольно ворчала на них.
Прохожие останавливались и смотрели на эту картину, словно на цирковой номер. Я тоже остановился и долго смотрел. А потом подумал: а что, собственно, тут удивительного?! Перед войной еще — я отлично помню это, хоть и был мальчишкой, — из автобуса, который ходил от центрального поселка Березников, Чуртана, до Ленвы и Дедюхино, выходили молодые и пожилые женщины, привычно вскидывали на голову покупки, завязанные в белые платочки, и плавно шли по горбатым улицам. И узелки ровно, не покачиваясь, плыли над головами. Столетиями вырабатывали грузчики, носившие соль в трюмы барж, умение носить тяжелые мешки на голове, балансируя руками, чтобы не свалиться с шатких мостков. Грузчиками работали в основном женщины. Их звали «солоносками». Свой профессиональный навык они использовали и в жизни.
Мать Саши Анфалова была солоноской.
Сейчас не стало не только солоносок, но и трубных мастеров, буривших соляные скважины, варничных поваров, которые варили в чренах соль, водоливов — работу последних я вообще с трудом себе представляю.