Этот процесс прошел на глазах одного поколения. Новый город Березники, сталкиваясь со своим недалеким прошлым, останавливается и смотрит, удивленный. Или тем, что такое раньше могло быть. Или тем, что старое так быстро стало достоянием истории.
Ломка, которая иногда может длиться веками, в Березниках заняла максимум два десятилетия. Мальчишка Саша Анфалов, выбирая в пятнадцать лет себе будущее, уже не считал, как его отец, что у него одна дорога — в солевары. Он вступал в трудовую жизнь, когда рядом с содовым заводом уже встали корпуса химического комбината, когда в школы ФЗУ, на курсы принимали желающих стать химиками. Саша тоже решил стать химиком. Лет ему было явно мало, но он обманул приемную комиссию. Но не сумел обмануть свое призвание. На первой же практике, взяв в руки пробирки, маленькие, прозрачные, хрупкие, он почувствовал разочарование.
Его манили машины. С ними он познакомился, тайком проникнув в машинный зал. Его детское воображение поразили огромные маховики, коленчатые валы, поршни, напряженный гул.
Мальчишка с восторженными глазами не мог не обратить на себя внимания, не мог не вызвать желания помочь ему. Машинист, старый рабочий, который казался Саше чуть ли не полубогом, потихоньку натаскивал паренька, помог сдать экзамен и, когда Сашу приняли в цех, обучал его сложному слесарному делу. С той поры тридцать с лишним лет сохранял Александр Федорович трепетную любовь к нему. Он первым из Анфаловых изменил профессии своих отцов. Его сын идет по уже проложенной дороге. Он химик.
Один из березниковских журналистов сравнил Александра Федоровича Анфалова с… (кем бы вы думали?) с Ильей Муромцем! Ни больше ни меньше…
Даже при очень большом старании найти общее у Ильи Муромца и Александра Федоровича довольно сложно. Анфалов маленького роста, сутулится. Он кажется немного выше, когда сидит за столом, подперев тяжелую, большую голову широкой ладонью.
Но неисчерпаема игривость человеческого ума. Журналист нашел общее: тридцать лет просидел Илья Муромец сиднем на печке, потому как не носили его ноженьки; тридцать лет (к тому времени, когда писался газетный очерк) проработал на одном месте Александр Федорович.
Не знаю, как насчет литературных достоинств сравнения, но что верно, то верно: в 1931 году пришел шестнадцатилетний Саша Анфалов в машинное отделение содового завода, и с тех пор хранилась его трудовая книжка в отделе кадров старейшего на Западном Урале химического завода.
Когда рассказываешь о великих тружениках вроде Анфалова, хочется представить их как-нибудь погероичнее. Найти для очерка в его жизни случай, когда совершил он отчаянно смелый и самоотверженный поступок. Чтобы спас если не завод, то хотя бы цех. Чтобы поработал с большой опасностью для себя. Чтобы к нему с благодарностью…
Что касается благодарностей, то в этом пункте грех обижаться. За безупречный труд, за техническое творчество наградило правительство Александра Федоровича орденами Ленина и Трудового Красного Знамени, медалями и значками разными. Первому на заводе присвоили ему звание «Мастер — золотые руки».
А вот насчет героического дело совсем плохо. Много раз встречались мы с Александром Федоровичем. Дома я у него был и на работе, с товарищами его разговаривал и вырезки из газет, где писалось об Анфалове, читал, но так и не сумел найти что-то такое, особенное, чтобы сюжет в очерке был.
Нет, и все тут.
Я рассказал об этих поисках и самому Александру Федоровичу. Он усмехнулся своей хитроватой улыбкой и подвел под эту неудачу соответствующую базу:
— Несчастный случай на производстве, он почему бывает? От халатности, раз. Или из-за незнания машин. Ну, и если машину слесарь не любит. Потому что если машину не любить, она в любой момент может напакостить.
Зря искал я «случай». Халатности Анфалов за тридцать с лишним лет работы не допустил ни одной. Со знаниями дело обстоит так: грамотишки у него маловато, учиться в школе толком не пришлось, но чертежи он читает не хуже любого дипломированного техника, а технические книги предпочитает художественной литературе.
Что касается любви к машине, тут его на работе посмотреть надо. Я наблюдал, как прослушивал он тяжелые компрессоры. Ухо к кожуху приложил, глаза полузакрыты, а губы чуть-чуть шевелятся, будто он с машиной разговор на ее языке ведет, выслушивает ее. В машинном зале гул большой, разговаривать трудно, ничего не разберешь, а вот Александр Федорович слышит в этом гуле не просто голос каждой машины в отдельности, но и понимает еще, как себя чувствует агрегат, какая ему помощь может в ближайшее время потребоваться.