Начальник смены четвертого участка Анатолий Могильников, можно сказать, и мой начальник, ему поручили художника.
Могильников комсомолец, молодой начальник, и я зову его по имени.
— Анатолий, мне лампу бы не ручную, а на каску, удобнее рисовать.
— Сделаем!
И вот я снова «шахтер», даже лампа-фонарик на каске.
Анатолий знакомит меня со своей сменой. Шахтеры в спецовках, с инструментами, что называется, сидят в боевой готовности перед спуском. Они молча рассматривают меня, один возится с лампой, другой читает газету, в сторонке успевают «забить козла».
— Рисовать будете?
— Попробуем, — говорю.
— А не возьметесь с карточки?
— Нет, только с натуры.
— С натуры?! Карпуша, а ты чего не побрился, борода, как у цыгана. Так и нарисуют.
— Поехали! — скомандовал Могильников, поглядев на часы, и я не успел увидеть Карпушу, шахтеры все разом поднялись с места.
Плотно набились в клеть, Анатолий посветил, не потерялся ли художник, и спросил меня:
— Первый раз?
— Уже спускался, — бодро сказал я.
На четвертый участок от ствола шахты надо ехать в «такси». Затем идем по штреку. От него ответвления: круглые — прошел комбайн, или высокие освещенные камеры, или темные с табличкой «Выработка закрыта». Туда уж не суйся.
— Плохая смена сегодня, — говорит Могильников, — настройка скреперной лебедки будет в новой камере.
— А это долго?
— Не очень, ковш надо перетащить, да вон, кажется, уже перетаскивают.
Впереди я разглядел группу шахтеров.
Обходим какую-то воронку, огороженную цепями.
— Осторожно, — предупреждает Анатолий, — здесь рудоспуск, глубина семьдесят метров, как раз до откаточного горизонта.
Круглый рудоспуск подслеповато щурился запавшей тенью на посеченных рудой стенках.
Я освещаю лампой замысловатые орнаменты, вытканные солями… Будто ковры нерукотворные развешаны в штреках. Извиваясь, тянется красная или темно-красная лента с черной каймой, ее подрезает полоса с желтыми, синими, коричневыми оттенками. Или вдруг неожиданное переплетение всех цветов, усаженных искорками кристалликов.
— Глубоко спрятала природа свое искусство, правда, Анатолий?
— Порядочно. А мы вот докопались… Художники только редко бывают у нас.
Наконец настроили лебедку. Скреперист Горбунов двинул рычаг, трос натянулся, ковш пополз в камеру и долго нашаривал что-то в полутьме.
Когда Горбунов переключил рычаги, гул лебедки переменился, барабан закрутился в обратную сторону, на свет вынырнул ковш с рудой. Посыпалась она в рудоспуск, над ним закурилась облачком соленая пыль.
В дальнем конце камеры, где светился огонь, я познакомился с бурильщиком Попцовым. Работает он под ощерившимся сводом нависших пластов. Трудно представить, что здесь когда-то было дно древнего Пермского моря, на которое тысячелетиями оседали соли, похороненные на глубину до трехсот метров. Пласты нависают волнами, кажется, над головой то невообразимо далекое море.
Могильников берет меня за локоть и, оглядывая свод, отводит в сторону.
— Опасно, заколы еще не убраны, — показывает он на щель в каменной волне.
Пришел немолодой шахтер, мне показалось, с багром, ткнул в щель, и тяжелый пласт, угрожавший нам, отвалился. Затем подковырнул еще в двух-трех местах и сказал:
— Порядок, можете работать.
— Наш технадзор, ширмовщик Антон Семенович Жабинец, — говорит Анатолий. — От него зависит безопасность бурильщика и нас с вами. Глаз у Антона Семеновича наметан, заколы распознает с первого взгляда.
— Еще бы, скоро двадцать лет как работаю здесь, хозяйство знакомо, что родной двор.
Попцов нацелился бурить новый шпур, почти над головой, и так уперся, будто готов был продырявить землю насквозь.
— Даешь урожай! — сказал он, включая электробур.
Соленая пыль оседает на губы; оближешь — они соленые, пить хочется. Кто-нибудь протянет фляжку, угостит газировкой.
В штреке, пройденном комбайном, не ручное, а веерное бурение с каретки. А вот как работает комбайн в своей норе, посмотреть трудно, агрегат почти вплотную притирается к стенкам и в густой пыли точит фрезой соленые пласты.
На участке появились взрывники. Я иду за ними по затемненному штреку, пройденному комбайном. Они несут тяжелые брезентовые ранцы с взрывчаткой. По круглым стенкам штрека мечутся тени от их ламп. Мне кажется, идут не двое, а четверо. Тени перебегают слева направо, путаются в ногах, а потом отстают, когда взрывники выходят в освещенную камеру.