Обмыла дочку, ребят накормила. А потом и муж в чувство пришел. Голову с подушки поднять не может, а все видит и слышит, только молчит. Показала ему ребеночка, у Александра и слезы на глаза навернулись. Утерла их полотенцем и довольная, что все обошлось благополучно, полезла на печь: до обеда с коровами ничего не случится, а в обед, может, полегчает.
Вот тут-то и пришел Корелин. Выпивши, глаза красные. Загремел по избе из мати в мать, за руку Павлу схватил и выволок с печки.
— Под суд отдам, если сейчас же коров не пойдешь доить!
В одной кофте вытолкал из дому. Александр от такого потрясения снова в забытье впал...
Свету не взвидела, на коленках по сугробам до фермы брела, но коров подоила...
Потом, уже на другой день, Корелин извинения просил: не знал, мол, что родила!.. Извинила. Словом. А сердцем — не простила и никогда не простит! До смерти.
Валюшка и теперь не знает этой истории, не знает, как появилась на свет. Да и зачем такое знать? И без того в жизни не лишку хорошего...
Мысли Павлы вновь перекинулись на Михаила Семеновича. Этого уж никто худом не помянет!.. А доярку-то какую послал! Ждала старушонку, а приехала красавица.
Очень уж по душе Павле пришлась Ольга. С виду тихонькая, стеснительная и какая-то не деревенская — светлая, таких только на картинках и рисуют, а в руках у нее все горит. На ферме дела справит, переоденется в чистенькое платьице, фартучек подвяжет и все норовит что-то делать. Пока Валька за водой сряжается, она уж у колодца — легкая на ногу! Во всем помогла: и избу вымыть, и половики перестирать, и постельники свежей соломой набить, и одежонку, какая порвалась, починить. Давайте, говорит, и картошку-то выкопаем, пока я здесь, все равно уж больше не вырастет!
А что, пожалуй, пора картошку копать. И лошадь кстати — не надо мешки с поля на себе носить...
Сумеречно сентябрьское утро. Долго ночная темь борется с дневным светом...
Грузить на телегу бидоны с молоком обычно помогала Мише-Маше Валентина. Но с тех пор, как на ферме появилась молоденькая подменная доярка, сюда по утрам и вечерам стал наведываться Виталий. Он один, играючи поднимал тяжелые фляги на повозку, изумляя этим молоковоза.
— Гы... Во сила!.. — говорил Миша-Маша, опасливо косясь на большие красные руки Виталия, и шел искать Валентину.
Когда Виталий приходил на ферму, Валентина старалась уединиться. Она уходила либо чистить коров, либо мыть порожние бидоны и подойники, а иногда тихо стояла в углу коровника. Случалось, из избушки, откуда Виталий выносил бидоны, доносился беззаботный смех Ольги, и тогда сердце Валентины сжималось и ныло...
— Ты чо тут стоишь? — спросил Миша-Маша, заметив Валентину возле яслей.
— Тебя жду.
— Гы!.. — расплылся в улыбке молоковоз. — А чо брат-то у тя жениться на Ольке будет?
— Пускай женится. Не жалко.
— Гы... А я на тебе женюсь. Хочешь? — и Миша-Маша тянул к девушке слабые немужские руки.
— Уйди, жених! — с тоскливым отчаянием сказала Валентина.
— А что? Я могу...
— Сначала бороду вырасти.
— А чо — борода? На чо тебе борода? Без бороды лучше — бриться не надо! — Миша-Маша неожиданно сунулся к Валентине и обхватил ее, широкую и крепкую руками. — Все равно женюсь, — сопел он.
Валентина стояла, безвольно опустив руки, и тупо смотрела перед собой широко раскрытыми серыми глазами.
«Ох, если бы ты был настоящим парнем!..» — с горечью и обидой подумала она.
А Миша-Маша, растравляя себя, уже лез ей за пазуху.
— Теплая ты экая, мяккая... Ы-ых!.. — кряхтел он.
Валентина вдруг встрепенулась, будто очнулась от тяжелого забытья, глаза ее ожили, сверкнули раздражением,
— Отстань! Как теленок... Надоел! — она упруго отпрянула и резко оттолкнула от себя Мишу-Машу. Тот едва устоял на ногах.
— Гы... Сильная, стерво!.. Ужо, погоди, обратаю!..
Валентина отошла к окну, взяла скребницу и стала чистить корову.
Миша-Маша исподлобья долго смотрел на нее маленькими глазками, потом выругался матерно и вышел на улицу.
Все бидоны были погружены, и Виталий уже перевязывал повозку.
— Ты где это гуляешь? Ждешь, когда все наготово сделают? — сказал он молоковозу. — Гляди, а то и зарплату твою я получать буду.
— Тебя не просили! — огрызнулся Миша-Маша. — Я бы сам все сделал! — и, усевшись на телегу, ожесточенно огрел кнутом лошадь. — Нно, пшла-а!..
Старенькая каряя кобылка взмахнула хвостом, прижала уши и тяжелой рысью побежала по грязной дороге, забрякали бидоны, заскрежетали колеса...
Из избушки выбежала Ольга.
— От шальной! — она засмеялась.
Виталий взял ее за руку.