Василий Кирикович ничего не сказал, сделал еще два приседания, несколько раз глубоко вздохнул и стал натягивать рубашку. Лишь после того, как он умылся и сел к столу, Акулина несмело спросила:
— Дак чего, Васенька, как праздновать-то будем? Ведь все к Маркелам собралися.
— Вот и хорошо. И вы идите.
— Как же мы без тебя?
— Вот именно! — поддержал бабку Герман. — Идти надо всем.
Честно говоря, ему было безразлично, пойдет отец на праздник или нет, но он знал: отказ отца выйти к общему столу очень обидит деда и бабку.
Савельевич вздохнул, с беспокойством посмотрел в окно. Тимой Онькин уже причалил к берегу и, перекинув на батожке узелок с гостинцем через плечо, не спеша поднимался по тропке. Седой и пышнобородый, как бог Саваоф, в голубой рубахе с красным шелковым поясом, он шагал степенно, и ветер шевелил на его голове белые, как лебяжий пух, волосы.
«Может, он Василья уговорит?» — с надеждой подумал Савельевич и сказал жене:
— Ну-ко зови Тимоя, а то к Иванке уйдет!
Акулина мигом вышла из избы. Василий Кирикович тоже посмотрел на улицу и сразу вспомнил этого невысокого плотного старика, который и тридцать лет назад, кажется, выглядел так же.
— Он еще до сих пор жив? Сколько же ему лет?
— Много!.. — покачал головой Савельевич. — Я дак и не знаю хорошо. Поди, сто годов есть...
Акулина махнула с крыльца рукой, и Тимой свернул к дому Тимошкиных.
— Счас зайдет! — объявила бабка, войдя в избу.
А Герман сидел, как на углях. Ему не терпелось скорей идти туда, к костру, где была Катя, и такая задержка его раздражала.
Дверь медленно отворилась. На пороге показа, хромовый сапог, а секундой позже в дверном проеме предстал румянолицый святообразный старец. Он низко поклонился и сказал по-вепсски:
— Дай-ко бог вам здоровья, Окулина Матвеевна и Кирик Савельевич!.. И вам, крещеные, — добавил он по-русски и чуть кивнул Василию Кириковичу и Герману.
— Ты чего? Али Василья нашего не узнал? — воскликнула бабка.
Старик пристально вгляделся в лицо Василия Кириковича и конечно же не узнал его, но с широченной улыбкой радостно произнес:
— Охо-хо!.. Кого вижу?! Не ты ли, Кирикович? Здравствуй-ко! — и долго тряс мягкую руку Василия. — Сколько годов не видел тебя!.. А это — сын? — и указал желтым пальцем на Германа.
— Сын.
— Хорошо!.. По-нашему понимает?
— Нет, конечно!
— Худо... — Тимой вздохнул, сел на лавку рядом с Василием Кириковичем. — А с Ким-ярь-то видишь, что стало? Народ разлетелся, как пепел по ветру. Одно кострище осталось. Отшаем — зарастет кострище ольхой да крапивой. Потом корба поднимется, дикий зверь будет ходить вот тут, где мы сидим. Эхе-хе!.. — И полез в карман за кисетом.
— Не будем об этом говорить! — махнул рукой Савельевич. — Расскажи-ка лучше, как живешь, как рыбу ловишь? Поди, целую поленницу щук насушил?
— Рыбешка есть, — заулыбался Тимой. — Щуки — ладно. Я нынче леща хорошо половил, — он поднялся, кряхтя, прошел к порогу, развязал узел, поковырялся в нем и вытащил большого копченого леща да четвертинку водки.
«Эх, надо было раньше к костру удрать! — с сожалением подумал Герман. — Теперь застрянем!..»
— За таких гостей, Кирик Савельевич да Окулина Матвеевна, не грех и стопочку пропустить! — весело сказал Тимой, направляясь к столу.
— Ну что ты, Тимофей Афанасьевич! — воскликнул Василий Кирикович. — Зачем все это? У нас же найдется, чем тебя угостить!
Тимой обернулся, сказал:
— Я тоже могу угощать! — и стукнул четвертинку на столешницу.
Акулина внесла из кухни сковороду жареной рыбы, а Василий Кирикович, пока Тимой безуспешно пытался открыть четвертинку, достал из чемодана бутылку «Плиски» и разлил по стаканам коньяк. И как раз в это время в избу вошел Митрий Маркелов.
— Вы что, соседушки?! — воскликнул, позабыв поздороваться, изумленный старик. — Али наособицу праздновать?
— Ну шуми, Митрий! — поспешила вмешаться Акулина. — Выпей-ка с Васильем да с Тимофеем Офонасьевичем, и тогда уж пойдем.
— Ой неладно делаешь, Окулина! — укоризненно сказал Митрий. — И Офонасьевича задержала. Ведь все давно собрались, вас только и ждем!
— Напрасно ждете, — не взглянув на него, обронил Василий Кирикович. И матери: — Чего стоишь? Садись, угощай гостя! И вы тоже, — он обернулся к Герману и отцу. — Двигайтесь!
Четвертинка дрогнула в руках Тимоя. Он впился глазами в лицо Василия Кириковича, будто хотел разглядеть в нем что-то плохо различимое.
Акулина схватила Митрия за рукав.
— Ну-ко, сядь к столу!
— Нет уж, спасибо!.. Чего людям-то сказать? Не придете?
Кирик беспомощно взглянул на сына.
— Как, Вася? Ведь неловко не ходить-то!..