— Так жестоко?! — Герман сжал Катину руку.
— А как по-другому, если мы глупые?.. Мишка из-за такой глупости годом раньше чуть в лесу не замерз. Из Чудрина отправился домой на зимние каникулы на лыжах, прямиком по лесу, и компаса не взял. А метель поднялась. Вот и заблудился. Две ночи в лесу ночевал, потом уж на Саргинскую дорогу выбрел. Обморозился весь... А тут еще мы с Петькой такой фокус выкинули. Вот папа и отучил нас домой бегать. Потом, когда старше-то стали да узнали прямые тропинки, и на воскресенье иногда прибегали. Тогда уж папа ничего не говорил: он ведь тоже знал, как нас домой тянет... Ну, а лето, лето для нас — праздник!..
— Как хорошо, что мы встретились! — сказал Герман. —Я думал о тебе все эти дни. Увидел тебя первый раз, когда ты с Петром ходила на озеро, и сразу поверил, что ты вот такая...
— Какая?
— Ну вот такая, какая есть — хорошая, красивая, искренняя. Я даже не могу точно сказать — ты просто удивительная!
— Ой, не выдумывай!.. — Катя засмеялась. — Между прочим, ты обещал поделиться каким-то своим открытием. Помнишь, в лодке, когда Петька плавал?
— Конечно помню. Это и есть мое открытие.
— Какое? — не поняла Катя.
— А вот то, что я тебе сказал. Ты — самая прекрасная девушка, каких я еще никогда не встречал.
— Это тебе просто кажется, — вздохнула Катя. — Потому что я здесь — одна.
— Неправда! Будь здесь хоть сто, хоть тыща девчонок…
— Не вы-ду-мы-вай!.. — перебила она его. — Глупости все это.
— Почему — глупости?
— Потому что все это неправда. — И вдруг спросила: — Ты дружил с девчонками?
Вопрос, как ведро холодной воды.
— Было... — неохотно признался Герман. — Вообще мне не везло на девчонок. Все попадались какие-то непостоянные, избалованные — сегодня с одним, завтра с другим...
— А ты сам не такой? — с ревнивым любопытством спросила Катя. — Ведь у тебя осталась в городе девушка?
— Ну, осталась...
— Красивая?
— Красивая. А что толку? Пустая, истрепалась вся.
— Вот как? Зачем же ты с ней дружишь?
— Я не дружил. Так, болтался. Ходили на танцы, на вечеринки... Мне неприятно о ней вспоминать.
— Интересно!.. Здесь неприятно вспоминать, а там, как и мне, ты говорил ей, что она самая лучшая. Ведь говорил? — она заглянула ему в глаза.
Если б только она знала, как трудно ему отвечать на такие вопросы!..
— Говорил, — признался Герман. — Я много говорил ей всего.
— Вот видишь!.. — она высвободила свою ладонь из его ослабевших пальцев. — А вернешься в город и меня будешь такими же словами обзывать.
— Катя! — воскликнул пораженный Герман. — Этого никогда не будет! Почему ты не веришь?
— Нет, я верю, — сказала она и остановилась. — Получится как с той девчонкой. Пока была рядом, пока ты с ней ходил на танцы, тебе казалось, что она самая хорошая на свете. А теперь, когда ее нет, ты думаешь о ней иначе. Так и со мной будет.
— Да не думал я никогда, что она самая хорошая!
— Не думал? Тогда зачем обманывал?
— Она привыкла. Каждый парень, который хоть раз провожал ее, объяснялся ей в любви.
— И ты объяснялся? — на Германа смотрели встревоженные девичьи глаза, чистые и честные, и он не мог, не имел сил лгать этим глазам. Он попытался отшутиться.
— А что я — рыжий? Я — как все...
Лицо Кати потускнело.
— Выходит, я права, — вздохнула она.
— А хочешь, я расскажу, какая она есть?
— Нет! Ты и так много сказал. — Она помолчала. — Не обижайся, но дальше я пойду одна, — и протянула руку к узелку.
Он не противился и молчал, растерянно глядя на нее.
— Может, все, что ты говорил мне, — правда, — сказала она, — но больше не надо. — Катя повернулась и пошла дальше по заросшему проселку.
Солнце стояло еще высоко, когда празднество пошло на спад. Песни были перепеты, плясуны — много ли старикам надо? — выдохлись. Дед Тимой улегся под березами и уснул. Нюра вынесла подушку и бережно подсунула ее под седую голову старца. Фекла и Окся ушли на отдых в сенник к Маркеловым.