Михаил, с детства привыкший к гребле, гнал лодку уверенно и быстро. Легкие, великолепно подогнанные весла играли в его мускулистых руках, вода пела под днищем долбленки.
— К этой бы лодочке да мотор приспособить! — мечтательно сказал он.
Степан усмехнулся.
— И без мотору добро стелет. Под мотор килевую надо, побольше... Сделать ведь недолго, доски и смола есть. А которую прошлой зимой делал, я Иванке отдам. Ты и пригонишь ее. Все ж таки Ким-ярь просторнее, здесь волны высокие бывают, лодка нужна надежная... — Старик помолчал. — Оно, конечно, и Сарь-ярь не маленькое, да только у нас, вишь ли, мысов да островин много. Одна Бабья Нога чуть не на версту в озеро утянулась. Волне-то и негде разгуляться. И на случай дождя ловко: с любого места до бережка либо острова рукой подать!
Заозерный берег приближался. Из синевато-серого он постепенно становился зеленым, поднимался все выше и выше, лишь в одном месте окраска его оставалась дымчато-синей: там Питьк-ярь — Долгое озеро. Глубокой узкой протокой тянется оно через суземье километров на восемь, соединяя собою Ким-ярь и Сарь-ярь.
Когда горловина Питьк-ярь обозначилась очень четко, а на сближающихся ким-ярских берегах стали хорошо видны стволы деревьев. Михаил заметно сбавил скорость. Степан понимающе кивнул, а Наталья перекрестилась: лодка пересекала Черную яму — по древним преданиям, обиталище ким-ярского водяника. При средней глубине озера в три сажени теперь под лодкой было тридцать шесть сажен. Здесь, по обычаю, нельзя не только быстро плавать, но и громко разговаривать, а лучше молчать. И уж вовсе недопустимо плюнуть в воду или бросить за борт окурок.
Раньше в народе ходило немало рассказов о том, как легкомысленные смельчаки, желая опровергнуть легенды о суровом Черном водянике, пытались совершать здесь разные, оскверняющие честь «хозяина» непотребные действия. И конец этих затей всегда бывал трагичен: лодка оставалась плавать, а осквернитель камнем шел ко дну... Терпящих бедствие и тонущих в Черной яме еще никому и никогда не удавалось спасти.
А в Сарь-ярь, в месте слияния его с Долгим озером, была Белая яма глубиною в тридцать сажен. Белый водяник отличался от Черного более мягким нравом. Он редко топил людей, но шутить над ними любил: то лодку начнет крутить — до того докрутит, что бедный рыбак без чувств в нее падает, то невод плетью совьет, то в самый неподходящий момент, особенно когда молодые к венцу плавали, начинает воздух портить — пузыри с решето только и поднимаются со дна! И так смрадно делается, что невеста под фатой нос украдкой зажимает... Однако считалось в народе, что, ежели таким способом Белый водяник молодых к венцу проводил — жить им в согласии и счастье...
Много легенд было сложено о водяниках, и многое еще помнил Степан, да и не только Степан, но и Михаил, потому что эти легенды тесно вплетались в рыбацкую жизнь людей. Испокон веку всем было известно, что Черный и Белый водяники часто гостили друг у друга. Пока гостеванье шло по-доброму, на озерах была благодать: ни волн, ни горюшка в прибрежных деревнях, и рыба сама лезла в снасти. Но ежели водяники вздорили, то на озере, где это случалось, ни с того ни с сего поднимались волны, вода становилась мутной, сети забивало тиной, и люди боялись плавать на лодках.
Любили водяники и в картишки порезаться. Обычно играли на рыбу, которую перегоняли по Питьк-ярь из озера в озеро, смотря по тому, кто выигрывал, а кто проигрывал. Стоило рыбакам поставить сети в Питьк-ярь, и сразу становилось ясно, как идет у водяников игра. Если рыба попадала со стороны Ким-ярь, значит, Белый водяник в выигрыше, если со стороны Сарь-ярь — в проигрыше.
На веку не раз бывало и такое, что Черный водяник выигрывал у своего соседа всю рыбу. Тогда легкомысленный Белый водяник ставил на карту воду. Сарь-ярский люд с ужасом замечал, как в Питьк-ярь возникало течение и вода из Сарь-ярь начинала уходить. Но потом, видать, и Черный водяник делал промашку. Течение останавливалось, а то и поворачивало вспять. И вместе с водой возвращалась рыба.
«Отыгрался!..» — облегченно вздыхали рыбаки.
На памяти Степана был, однако, случай, когда сарьярский водяник проиграл всю воду, и осталась она только в Белой яме, которая предстала глазам людей круглым озерком с очень крутыми берегами. По дну Сарь-ярь, ровному, как блин, люди ходили и ездили на лошадях, а несколько мужиков даже сбились в артель и распахали десятины три. Овес вымахал — в пояс. Но убрать его не успели: в конце лета вода в Черной яме вдруг забурлила и хлынула из глуби с такой неудержимой силой, что пересохшее Питьк-ярь в одночасье превратилось в широкую мутную реку, которая на глазах стала заливать Сарь-ярь. Так овес и ушел под воду...