...Ваня возвратился, когда в вершинах деревьев погас последний солнечный луч. Стало сумеречно. С низины, от болота, потянуло сырью.
Возле прогоревшего костра, завернувшись в плащи болонья и скрючившись, спали отец и сын. Весь багаж был беспорядочно сложен на дорогу.
«Плащи доставали», — догадался Ваня.
Он осторожно слез с лошади. В большой берестяной коробке плескалабь вода. Ваня бережно поставил коробку под дерево, привязал лошадь, взял с волокуши топор. Чтобы не разбудить спящих, отошел подальше, выбрал нетолстую сухую осину, свалил ее, разрубил на чурки.
Скоро костер запылал жарким ровным огнем.
В полевой сумке у Вани было десятка полтора грибов, которые он собрал дорогой да по окрайку пожни у ручья. Он нагреб углей, вырезал перочинным ножом несколько березовых прутышков, очистил от коры и, заострив, нанизал на них плотные шляпки молодых подберезовиков и подосиновиков.
Когда грибы на углях отмякли и увлажнились, он посыпал их мелкой солью из бутылочки и снова положил в жар — пускай пекутся; вырубил шестик и рогатульку для котелка, чтобы сразу, как только городские проснутся, поставить воду кипятиться. Он еще хотел уложить на волокуши багаж, но передумал: вдруг опять понадобится что-нибудь доставать из рюкзаков и чемоданов...
Перевернув грибы, подгреб свежих угольков, постоял над костром в задумчивости; потом огляделся, отыскал глазами подходящую березу, подошел к ней, ладонями стер тонкие, как луковая шелуха, берестяные пленочки, уже отслоившиеся и отмершие, сделал ножом, не сильно нажимая, прямой разрез сверху вниз и аккуратно содрал влажную желтую пластину.
— Ну вот!.. — произнес удовлетворенно и вернулся к костру.
Грибы к той поре испеклись. Ваня присел на корточки и стал снимать их с прутышков. Сосредоточенно и внимательно осматривал каждый грибок. Четыре шляпки, чуть подгоревшие, положил себе на колено, остальные кучкой сложил на бересту. Теперь можно и перекусить. Из полевой сумки вытащил горбушку домашнего хлеба, разломил ее. Одну половинку спрятал обратно, вторую стал есть. Откусил, пожевал, взял подгоревший грибок, улыбнулся чему-то и сунул в рот.
Он и не заметил, как съел эти четыре грибка, а хлеб остался. Посмотрел на горку грибов на бересте, подумал и взял один. Покончив с ужином, поправил костер, сел на осиновую чурку, обхватил руками колени.
Выезжая из Сарги, он надеялся вернуться домой ночью, по холодку. Когда же в пути выяснилось, что Тимошкины — ходоки некудышные, когда пришлось через каждый час останавливаться на отдых, Ваня расстроился: он понял, что раньше утра в Ким-ярь не попасть. Это значит, обратно тоже придется ехать в зной, когда много оводов, и идти на сенокос неспавшим.
Но он уже смирился с тем, что поездка получилась непутевая. Ничего не поделаешь. Они тоже не виноваты, раз идти не могут. Вот туристы — те шибко ходят, шпарят впереди лошади, только поспевай за ними...
Тревожно и неожиданно громко в тишине вечернего леса захрапела Малька. Заворочался Василий Кирикович. Ваня вскочил, подошел к лошади, погладил ее по тяжелой сивой морде, шепнул по-вепсски:
— Медведя чуешь? Не бойся, к костру медведь не придет.
Малька поводила ушами, подняла голову, раздула ноздри и всхрапнула еще громче. Василий Кирикович порывисто сел.
— А? Что случилось? — спросил сиплым со сна голосом.
— Лошади стоять надоело.
Василий Кирикович поднес к глазам часы.
— Ого, половина одиннадцатого? Ничего себе...
— Дайте котелок. Я воды-то привез, дак чай можно греть.
— О, это хорошо! Мы не чай — кофе сварим, — Василий Кирикович, кряхтя, поднялся. — А ноги-то болят. Раньше, бывало, по пятьдесят километров в день хаживал, а теперь...
Ваня наполнил котелок водой и повесил на шестик над огнем.
— Вы вот грибов поешьте, — он придвинул Василию Кириковичу бересту с горкой печеных грибов. — Пока не остыли...
— Грибы? Где ты их взял? Мы ни одного гриба не видели.
— Дак я впереди шел. Вот и собрал. Да там, у ручья...
— Что ж, попробую...
Василий Кирикович двумя пальцами взял грибок, оглядел его, понюхал, и глаза его вдруг изумленно расширились. От гриба пахло... детством. Да, да, именно детством! Он втягивал в себя этот неповторимый и несравнимый ни с чем аромат, и ощущение было такое, будто время стремительно повернуло вспять, в мгновение ока промелькнули десятилетья, и он уже не пожилой, много поживший человек, а такой же парнишка, как этот Ваня, что сидит по другую сторону костра.