И вдруг Герман понял: истинная вина его не в том, что он не сдержал слова и уехал. Обманутая надежда убитой несчастьем бабки — вот что мучит совесть и обжигает лицо. Ведь когда Петр побежал в Саргу, в душе бабки родилась надежда, что сын и внук вернутся, чтобы помочь ей перенести утрату. А они... они едут в автобусе совсем в противоположную сторону...
Это чувство вины стало невыносимым, когда Герман очутился в вагоне. Он не мог ни о чем думать, образ бабки и умирающего деда будто застыл перед глазами, хотелось кричать, плакать или куда-то бежать и скрыться, чтобы никого и ничего больше не видеть.
А Василий Кирикович придирчиво осматривал купе, водил пальцем в щелях — нет ли пыли, ощупывал диваны — достаточно ли мягкие, двигал шелковатую занавеску на окне, проверял жалюзи.
— Ну что же, купе вполне приличное! — удовлетворенно заключил он.
— Как ты можешь?! — взорвался Герман. Ненавидящим взглядом он смотрел на отца, и на глазах закипали слезы.
Василий Кирикович в испуге попятился.
— Гера, что с тобой? Успокойся!
— Эх ты!.. — со стоном выдохнул Герман и вышел вон, с треском захлопнув дверь. «Его нужно немедленно лечить! — и Василий Кирикович закрыл дверь на защелку. — Только бы в дороге не случилось какого приступа!..»
Германа била нервная дрожь. Сам не зная, зачем и не видя ничего перед собой, он вышел в тамбур, закурил. Нестерпимо захотелось выпить, не выпить — напиться до бесчувствия, чтобы отрешиться от всего на свете. Шатаясь, он прошел в вагон-ресторан, отыскал свободное место, сел. Сквозь гул голосов, звяканье вилок и звон бокалов услышал донесшееся с улицы: «...остается две минуты. Повторяю...»
«Две минуты? О, это очень много времени! За это время можно успеть все».
Герман встал, не спеша подошел к ближайшей официантке.
— Одну секунду!.. — и привычным рассчитанным движением сунул в кармашек ее фартука трешник. — Позвольте вашего карандашика и кусочек бумажки.
На чистом листке крохотного блокнота Герман написал: «Я вернулся». Вырвал, сложил вдвое и обозначил: «Вагон 5, купе 2».
— Будьте любезны отдать это по назначению. Когда? В любое время! — и элегантно поклонился.
С небрежностью завсегдатая ресторанов он медленно прошел мимо столиков в соседний к хвосту вагон и в тот момент, когда поезд тронулся, спрыгнул на перрон.
Поезд умчал, оставив позади себя красный свет семафора.
«Жаль, переобулся в ботинки», — подумал Герман, но вспомнил, что Петр прибежал в Саргу в кедах, и махнул рукой.
На автобусной станции его ожидало разочарование: ближайший автобус на Чудрино уходил утром, а время еще только семь вечера.
Словоохотливый пористоносый диспетчер подсказал:
— Если спешно надо, иди за город и голосуй. Машин туда на вечеру много идет, любой шофер подкинет! — и объяснил, как выйти на Чудринскую дорогу.
Так оно и оказалось. Водитель новенького самосвала веселый веснушчатый парень, который гнал свою машину по сухой накатанной дороге на предельной скорости, неожиданно охотно согласился отвезти Германа не только до Чудрина, но и до Сарги.
— А-а, была не была, махнем! — и подмигнул рыжим глазом. — Для хорошего кобеля семь километров — не крюк!
— Разве от Чудрина до Сарги семь?
— Это поговорка у меня такая. До почты ровненько двадцать три семьсот! — он опять подмигнул и доверительно сообщил: — Там у меня девчонка есть... Ух и девчонка!.. — он чмокнул губами. — Когда ни приеду, дам три коротких, три длинных и еще три коротких — сразу прибежит! Она мой сигнал сердечного бедствия отличненько знает!..
— Не на почте ли работает? — спросил Герман, почему-то вспомнив черноглазую, с коротенькими косичками девушку — начальника почты.
— Уже приметил? Ну и жох!.. А вообще-то ее все примечают. Видная девчонка!.. — неожиданно улыбка спала с его лица, он резко затормозил и окинул Германа подозрительным взглядом. — Постой, ты, случаем, не к ней ли правишь?
— Ну что ты!..
Шофер снова заулыбался и прибавил газу.
— Веселая она — страсть! На уме одни смешиночки. Я и сам такой. Год хороводимся, как из армии пришел, а по-серьезному еще и не говорили. Начну ее на руках носить да целовать, а она меня — щекотать, и хохочет! А я щекотки ужас как боюсь! Брошу ее в траву, в снег, в воду сколько раз бросал — и тягу! А она мне «SOS» сигналит — я когда-то телеграфистом был, и она морзянку знает. Я снова к ней... Вот такие у нас свиданьица!.. Ты в Саргу-то к кому едешь?
— Мне дальше. В Ким-ярь.
— Во-он куда!.. — и снова недоверчиво оглядел Германа. — А ты мне, дружок, мозги-то не вкручивай! Говори правду, к кому едешь?