— Я родом из Нагасаки. Там пострадало много моих друзей. Я знаком с больными. Им трудно работать. Постоянная тяжесть в теле. У моего приятеля недавно умер от белокровия брат. Его бомба лишь осветила, и он не знал, что в нем поселилась смерть. У нас, в Нагасаки, много красивых девушек. Почти каждая в гейши годится. Но они уже обречены на смерть. И в Нагасаки и в Хиросиме есть единственные в мире больницы для «атомных» больных. Если зайдете туда, поймете…
Он говорил об этом в те дни, когда американцы экспериментировали свое сатанинское оружие на острове Рождества. Нельзя было не понять смятения тех, на чьей земле уже сделал свое страшное дело стронций-90. Девушка из Нагасаки по имени Нагата Хисако, которой коснулся расщепленный атом, потеряла дар речи. Ее считали безнадежной больной. Девушку привезли в Советский Союз. За ее жизнь и здоровье боролись наши врачи. И они победили недуг. Она стала говорить. А вскоре вернулась на родину. 25 мая, когда Юрий Гагарин находился в Японии, у Нагаты был радостный, счастливый день — она выходила замуж.
В Японии часто идут дожди. Они всегда стучались добрым вестником в фанзу рисовода. А сейчас он боится частых дождей: нередко они бывают радиоактивными. Островитяне заботливо напоминали нам, что надо обязательно носить зонты, которые тут стали первейшей необходимостью.
Покидая Саппоро, мы ехали на аэродром, чтобы оттуда лететь в Токио. Вдоль дороги навстречу нам бежали молодые бамбуковые деревья, мелькали зеленые китайские сосны, завьюженные лепестками яблони, замшелые крыши крестьянских ути, озера рисовых полей. Женщины стояли по колени в воде и высаживали рассаду.
И вдруг в этот типично сельский ландшафт врывается… город. Афиши. Их много. Прямо в поле. У рисовой плантации. Возле крестьянской хижины. На деревянных сараях. На опушке бора. Реклама возвещает о лучших в мире транзисторах, утюгах, кинокамерах, сорочках, носках, магнитофонах, губной помаде, автомашинах… Молодой скуластый парнишка — шофер, мало-мальски говоривший по-русски, поясняет написанное аршинными иероглифами. Но когда слева, у соснового леса, показался огромный щит с еще более крупной надписью, паренек запнулся. Лишь минуту спустя негромко пояснил:
— Американская военная база.
Наступило тягостное молчание. Будто собравшись с мыслями, мой сосед замечает:
— Всем хорош остров Хоккайдо. Видите, сколько рисовых плантаций. Сады. Ни землетрясений, ни тайфунов почти не бывает. Лето как лето. Зима как зима. Мороз до 27. Сейчас, видите, не жарко. И только одна беда, похлеще цунами, не обошла Хоккайдо…
Недосказанное восполнил промчавшийся с ревом американский военный грузовик с оттопыренным брезентом.
Впервые американцев мы встретили на аэродроме. Они оказались регулировщиками наших машин. Высокий солдат в белой фуражке, отчаянно жестикулируя, указывал нам дорогу с такой властной категоричностью, будто мы попали в его владения. Перед фасадом многоэтажного дома на высоких мачтах вяло шевелились два флага — полосатый и белый с красным кругом в центре.
Аэродром охраняли американцы. К нам, корреспондентам, подошли двое — сутулый брюнет в летной куртке и рыжий, полнощекий в рубашке-апаш. Поздоровались, заговорили о погоде, о фотоаппаратах и красоте Хоккайдо. Рыжий восклицает:
— Очень, очень красивый остров! Природа богатая, сказочная.
— Поэтому вы и поселились здесь, — замечает под общий смех кто-то из наших.
Летчиком нашего самолета оказался американец Элсмор. Вежлив, улыбчив, красив. Уже в воздухе подошел к Гагарину, поздоровался и пригласил в кабину. Юрий с удовольствием согласился. Сел рядом с американским пилотом. Оба улыбнулись, понимающе посмотрели на приборы.
— Как ведет себя машина? — по профессиональной привычке интересуется Юрий. Тот отвечает обстоятельно, с выкладкой всех данных.
Самолет, на котором мы летим, несет, на плоскостях алые шары на белом фоне — японские опознавательные знаки. Но сам лайнер — американский. Кстати, и летчиками, командирами экипажей гражданских воздушных кораблей, как правило, являются пилоты США. Штурман, радист — японцы, а у штурвала — заокеанский шеф.
Гагарин и Элсмор оживленно беседуют. Хозяин самолета любопытствует:
— Какое у вас было управление на космическом корабле? Автоматическое или ручное?
— То и другое.
Элсмор раскладывает на коленях карту, показывает маршрут. Предлагает:
— Может, посидите у штурвала?
— Нет, — вежливо отказывается Юрий. — Вам доверено нас везти.
Речь заходит о летном стаже. Американский пилот летает четырнадцать лет. Спрашивает: