До самого вечера пробыли мы на скале. Уже из низин потянуло сквознячком, а над заречьем загалдели собравшиеся на ночлег грачи. Начало темнеть. Из-за леса выплыла стая туч. На ладонь упало несколько капель дождя. Пока не разразился ливень и окончательно не стемнело, решили спускаться к реке. И вдруг увидели поднимавшуюся нам навстречу целую гурьбу пацанов. Ползший впереди всех рыжеголовый мальчуган крикнул по-свойски:
— Дайте руку, товарищ капитан!
Николаев подал, втащил парнишку на скалу.
— Куда это собрался? Сейчас дождь пойдет, да и темнеет уже…
— А мы специально грозы ждали, — показал пацан в улыбке щербатый рот: — Хотим увидеть, где ночует гром.
Мы рассмеялись. А хлопец уже торопил застрявших на полпути дружков:
— Давайте быстрее. Тут все свои.
И вот мы, «все свои», уселись на скале, свесили ноги, под которыми уже ходуном ходила взбаламученная понизовым ветром Волга. Надвигалась гроза. Надо было уходить. Но мы не удержались от соблазна побыть вместе с «громоискателями» на скале. Хлынул дождь. Ребята сгрудились вокруг нас, как цыплята. Андриян прихватил с собой плащ-накидку и, как мог, прикрыл малышей. Затаив дыхание, мы ждали громового раската. И он ахнул. Да так, что все чуть со скалы не слетели. Но нас поразило то, что ребята не испугались. Едва утих гул, рыжеголовый деловито осведомился:
— Это и есть тот гром, что тут ночует?
— Да, он, — подтвердил Андриян.
— А почему его не видно? — поинтересовался второй, худой и черный, как галчонок.
Николаев попытался объяснить популярнее, как мог, что такое гром и молния. Но ребята на него посмотрели недоверчиво. Рыжеголовый заверил своих дружков:
— Когда-нибудь еще придем сюда, обязательно увидим гром.
Уже было совсем темно, когда шумная ватага покидала скалу. Нам пришлось сопроводить вниз каждого «громоискателя».
Распрощались. Подавая Андрияну сухую, как лапка птенца, руку, щербатый неожиданно высказал предположение:
— А может, в космосе гром ночует, а мы тут его ищем?
ЗАРЯ ЗАЖИГАЕТ ЗАРЮ…
Пахнут ли ветры? Бывают ли они белыми, голубыми, алыми, зелеными? Можно ли их видеть, пить, чувствовать? На все это дашь верный ответ, если хоть раз расстанешься с Землей. Пусть пока не по-настоящему, а мысленно, но непременно слившись с космическим кораблем.
Он сейчас стоит в зале. Открываю дверь и не в силах сдержать волнение. Довелось мне подниматься в стратосферу, опускаться на подводной лодке в глубины океана, но никогда не испытывал того, что захлестнуло душу сейчас. Передо мной звездолет. Настоящий. Тот, чьи иллюминаторы уже повидали черное, второе небо. Летал на нем Павел Попович.
Подхожу ближе. Провожу ладонью по обшивке. Отдается тугой, едва уловимый звук. Силюсь представить, как стоящий передо мной корабль выносил своего мужественного капитана в шестой океан, как бороздил леденящую высь и как, таранив тепловой барьер, возвращался в лоно родной планеты. Сознание обжигает: вот оно, детище Человека, достигшее, считай, трехсоткилометровой высоты, осилившее дорогу почти в два миллиона километров, одолевшее многотысячеградусное пламя. И не бесчувственной, немой машиной оно видится мне, а живым, понимающим существом. Закроешь глаза, и кажется, будто, давно вернувшись из космоса, оно до сих пор никак не утихомирится, все еще тяжко дышит после трудной, неблизкой дороги.
Руководитель тренировок, высокий, худощавый подполковник, которого и коллеги и летчики-космонавты называют уважительно Иваном Петровичем, приглашает к кораблю.
Пробую кресло. Мягкое, удобное, слегка откинутое назад. Иван Петрович нажимает на рычаг подтяжки привязных ремней и объясняет, как широкие лямки должны стягивать плечи.
Оглядываю космическое жилище. Все вокруг бело от снеговой чистоты эластика, обтянутого целлофаном. Остальное напоминает кабину самолета. Такое впечатление, видимо, создает обилие приборов. И читаются они, как на самолете, — слева направо. Да, есть какая-то схожесть с самолетной кабиной. И все же это не то. Не то! Есть тут что-то именно корабельное. Простором неведомых далей, фантастической романтикой дышит командирская каюта. Собственно, это и каюта, и боевая рубка, и штурманский отсек, и сам ходовой мостик. И все профессии этой боевой единицы космической эскадры воплощены в одном человеке: он и командир, и штурман-навигатор, и рулевой, и впередсмотрящий.
Надеваю скафандр. Легкий, удобный.
Знакомлюсь с вместилищем многих служб. Слева на черном щитке — средоточие включателей, дающих жизнь всем системам и приборам. Ты сам хозяин этой мудрой и сильной энергии. Одно движение руки — и мощная установка ожила, получив питание. Щелкнул тумблером — зарделись два огненных слова на световом табло, предупреждающем, что система находится в таком-то состоянии.