Минусов прикрыл глаза, прижал затылок к еще более загудевшей сосне, хотел забыться на минуту-две, но мысль, явившись — в несчетный уже раз! — не отступала; кто-то в нем спрашивал его же: «Почему ты оставил ее? Она бы поехала, приехала, куда бы ты ни позвал. Она не испугалась твоего туберкулеза — разве могла устрашить ее Сибирь?.. Посмотри, как покорно-старательно учится водить машину, она хочет хотя бы в этом сравняться с тобой…» — «Нет, — встряхивая головой, отвечал кому-то Минусов, — не так все просто! Это теперь, когда все позади… А тогда? Кто я был? Никто. Куда мог звать? Никуда. Я уехал искать себя, не надеясь выжить… Отчаянный рывок больного телом и душой… А она жила, была готова к жизни. Ее надо было освободить. И мне освободиться: она всюду нянчила бы меня. Теперь я хоть кто-то, при ней — остался бы никем… А любовь?.. Кто же тогда думал о любви, да и была ли она сильной? Я хотел, чтобы моя Олечка-математичка вышла замуж. Выходила. Дважды. Значит…»
Заработал мотор, надрывно взревывая. Минусов вскочил и увидел: по лугу катился «Запорожец» с распахнутой дверцей, катился наискось, к лесу. Ольга Борисовна, упав грудью на руль, держала его, словно что-то живое, вырывающееся, акселератор был вдавлен до предела, и мотор яростно гудел, томясь на первой, самой медленной скорости. Минусов побежал наперерез, рассчитывая перехватить машину у крайних сосен, успел, хоть и задохнулся от волнения и бега, схватился обеими руками за дверцу, крикнул:
— Ногу, ногу убери!
Ольга Борисовна услышала, мгновенно, как от огня, отдернула ногу, мотор заглох, «Запорожец» резко остановился, едва не ткнувшись фарой в сосну.
Выпрыгнув из машины, точно ее грубо вытолкнули, Ольга Борисовна чуть не упала, запнувшись о кочку, лицо у нее было серым, в капельках пота на лбу и верхней губе, глаза расширены и расплывчаты от скопившихся слез; дрожащим, всхлипывающим голосом, прижав стиснутые добела кулачки, она часто заговорила:
— Не знаю… не знаю, как поехала… Я хотела включить мотор… только мотор… и поехала… Почему?.. Это сама машина!..
По немалому опыту Минусов знал: успокаивать нет смысла, можешь вызвать еще большую истерику, рыдания, клятвы не подходить близко к страшной машине, которую надо немедленно продать и т. д. Пусть начинающий автолюбитель сам переможет себя, свой страх, свою минутную ненависть к автомобилю; усмирится, просушит глаза, посмотрит на себя чуть со стороны и усмехнется (это непременно случается) своему комичному поведению. А когда скажет себе приблизительно такие слова: «Все водят, никто не боится, я не хуже других, научусь, не брошу…» — можно спокойно продолжать обучение.
Минусов влез, точнее, втиснулся в «Запорожец» — для него машина была явно тесновата, — захлопнул дверцы, включил мотор, проехал краем поляны от леса к речке, описав большой круг, и остановился там, откуда, по заверению Ольги Борисовны, машина «сама поехала». Хозяйка теперь сидела на низеньком пенечке возле куста орешника, опустив руки, вяло склонившись, смотрела куда-то вкось, в зеленые просветы между стволами сосен, Минусов проверил время — было одиннадцать утра. Прошел всего час, как они сюда приехали. Всего час… и такое потрясение… в мирное, тихое, солнечное весеннее утро. Зачем человеку эти психотравмы? И от чего? От этой оранжевой коробки на резиновых колесах, пахнущей бензином, заводом? Откуда неукротимая тяга к железным самоходным существам? Век научно-технической революции? Хорошо — молодые пусть, им не жить без машин, как раньше не жили без коня, вола; но все-то зачем ринулись приобретать личный транспорт? Мода? Зараза? Престиж? Жажда путешествий? (Да у многих они в гаражах стареют!) А обуза, какая обуза! Хочешь лишиться свободы — садись за руль. Все милиционеры станут твоими начальниками, куда ни поедешь — ничего не увидишь, кроме дороги под колесами; поставишь на ночь — бойся: украдут! Помнешь, поцарапаешь — огорчайся, ремонтируй, плати… И катай, вози родных, друзей, знакомых, которые почему-то никогда не чистят коврики, испачканные ногами, и тем паче не моют твою машину… Ну, скажите, зачем вам автомобиль? Грузовик — работает, без него нельзя. А свой, личный, легковой? Сел в поезд, самолет, электричку — ты человек: говори, смотри, общайся, закусывай… Минуточку, придется прервать умные рассуждения: во-первых, совсем недавно я думал иначе, во-вторых, Ольга Борисовна поднялась, поправила спортивную шапочку на туго причесанной головке и довольно твердо зашагала к своему «Запорожцу».
Минусов отворил дверцу, она села рядом, на «пассажирское» кресло, сказала:
— Кошмар какой-то… Извините, Максимилиан Гурьянович…
— Виноват я: не полагается оставлять новичка наедине с машиной. Помните — и грабли стреляют… Нарушил инструкцию. Понадеялся на вашу педантичность учительскую, простите. Но машина провоцирует. Это установлено: севший за руль теряет часть своей воли. Кто сколько — от характера.
— Буду слушаться.
— Привыкайте, Ольга Борисовна. Ваша жизнь теперь станет иной — придется слушаться, подчиняться, выслушивать. Даже простой уличный знак, какового вы никогда не примечали, — указующий перст для вас. А что натерпелись страху сразу, может, и хорошо: останется в душе маленькая зарубочка, и будет она вас предостерегать. Нечто подобное и со мной произошло вначале… По крайней мере, вы поняли, что красивая коробочка на быстрых колесиках — не игрушка.
Ольга Борисовна осторожно повернула голову, оглядела руль, затем приборную панель, опустила глаза к рычагу скоростей, педалям, словно бы ища в чем-то скрытую причину своей беды, и отвернулась так же неторопливо, еле слышно вздохнув.
— Давайте я повожу, а вы понаблюдайте. Смотрите сюда. Буду делать как в замедленном кино.
Заведя мотор и дав поработать вхолостую. Минусов снял ручной тормоз, выжал левой ногой педаль сцепления, включил первую скорость и, понемногу отпуская педаль сцепления, носком правой ноги утоплял акселератор, прибавляя обороты мотору. Автомобиль напрягся, что-то нужное и точное свершилось в его внутренностях, он вздрогнул и мягко, почти неприметно покатился. Минусов снова выжал педаль сцепления, включил вторую скорость, затем, через минуту, третью. «Запорожец» начал выписывать по ровной молодой траве луга широкие, плавные круги, будто снижающийся самолет; и это впечатление усиливалось еще потому, что от колес не оставалось видимого следа. Минусов снял скорость, переведя рычаг в нейтральное положение, показал, как автомобиль останавливается сам. И снова молча, медленно, чувствуя нахмуренный, цепкий взгляд Ольги Борисовны, повторил все сначала. После двадцатого или двадцать пятого раза сказал:
— Вот такой примитивной работой будете заниматься, пока на расхочется ездить на личном транспорте.
«Представьте себе трубопровод диаметром в один метр или больше, в зависимости от необходимой производительности, уложенный в траншею и засыпанный землей. Он никому не мешает, его никто не видит. И по трубопроводу бегут поезда из контейнеров со скоростью шестьдесят и больше километров в час. Движение их обеспечивается минимальным избыточным давлением воздуха, создаваемого установленными в начале и на трассе трубопровода воздуходувными станциями.
По трубопроводам могут перемещаться как отдельные контейнеры, так и составы из них. Колеса контейнеров покрыты слоем резины или, к примеру, полиуретана, и это тоже немаловажно: трубопровод почти не изнашивается, вся система работает бесшумно… Транспортировка различных грузов — сырье, готовая продукция, сельскохозяйственные продукты, почтовые отправления, бытовые отходы и многое другое — будет производиться также в контейнерах…
Контейнерные трубопроводы характеризуются самой высокой по сравнению с другими видами транспорта производительностью труда: в десять — пятнадцать раз большей, к примеру, чем в автотранспорте… Транспортировка в контейнерах по трубопроводу — революция в основах транспорта…»
Минусов отодвинул журнал со статьей «Транспорт будущего» и некоторое время сидел, невидяще уставясь в зарешеченное окно сторожки. Там зеркальными пятнами промелькивали автомобили, от гаражей слышались приглушенные голоса, а он не двигался, боясь помешать себе обдумать до конца поразившую его мысль. Именно поразившую. Минусов четче, зримее старался постигнуть суть этой «технической революции». И вот он тихо засмеялся, вскочил почти по-молодому, зашагал от стола к двери тесной сторожки.
— Что же это получается? — заговорил он, позабыв, как часто с ним случалось, что рядом никого нет. — Потрясающе получается! — Ему припомнился огромный, дымный, рычащий моторами карьер в Мирном, суета машин, чумазые лица шоферов, морозы, поломки, ругань, адски тяжелая усталость… — Построить один кольцевой трубопровод — кимберлитовая руда сама потечет на фабрику. Долби, наполняй контейнеры… Не нужны станут в будущем многие дороги, тысячи грузовиков, и нам, шоферне, придет отставка… Слышишь, Алешка Коньков? Жаль, не дожил, торопился жить, верил автомобилю, как самому надежному другу, думал, не будет конца его веку. А вот глянь! — Минусов ударил ладонью по раскрытому журналу. — Глянь, прочитай, хоть ты и презирал всякое чтиво. Каюк нашему родному транспорту. Скоро. Может, я еще доживу!