«Доцент. Доцент, - настраивался Василий. - А может?.. - робкая мысль заставила сердце “икнуть”. - Почему и нет... Про-фес-сор, - раскатисто-красиво прозвучало эхом в голове».
Страхи позабыты. Сладкая дрема... мечты...
Во сне вновь явился Орешек Знаний. Он стоял монументом самому себе, напоминая огромное расписное пасхальное яйцо. Может, так выглядят яйца Фаберже в натуральную величину? - подумалось Василию сквозь сон.
- Орешек знаний прочен! - пропела сирена.
- Орешек знаний прочен! - повторил автомобильный клаксон.
- Орешек знаний прочен, - надрывалась музыка из динамиков.
- Ну и что?! - прогремело над городской площадью.
И под этот оптимистический выкрик на Орешковую площадь выехал большой красный грузовик, отдаленно напоминающий пожарную машину.
В кабине восседали трое гномов, еще двое сидели в кузове, придерживая ящики с инструментами и огромную ленту крупнокалиберного поливального шланга. На борту грузовика зияла надпись: «Команда Ух!».
Эта самая команда, представленная пятью своими членами, горланила, попадая то в ноты, то в страстное желание попеть, смутно знакомую песенку.
Орешек знаний прочен!
Ну и что?!
Нам расколоть его поможет
Сверло, зубило, долото!
С последними словами припева машина резко затормозила, а музыка и слова смолкли. Открылась левая, водительская, дверь, и из нее выпрыгнул на землю гном в красном (картуз, ботинки, курточка со штанишками).
- Орешек знаний прочен! - пропел этот первый гном.
- Ну и что?! - подхватил речитатив второй (та же одежда, только вместо картуза берет, и все выполнено в желтом цвете): он уже выбрался из кабины вслед за водителем.
- Нам расколоть его поможет, - снова взял слово первый гном.
К этому моменту третий гном из кабины уже приплясывал в кузове.
- Сверло, зубило, долото! - выкрикнули три гнома в кузове, каждый по одному слову, взмывая вверх указанный инструмент.
За исключением нескольких деталей в экипировке, они отличались только цветовой гаммой: побросавшие из кузова на землю инструмент гномы были облачены в синий, зеленый и лиловый.
Пятеро гномов споро заработали при помощи молотков упомянутыми в залихватской песне зубилом и долотом. Двое вцепились в отбойный молоток с большим сверлом на конце: один держался за ручку, другой чуть выше крепительной головки. Молоток делал несколько сверлящих кругов, после чего производил три ударных движения. Во время круговых движений один из гномов, тот, что стоял ближе к сверлу, прокручивался вокруг инструмента, а ударные движения отбрасывали и возвращали назад второго.
Инструменты извлекали искры по всей нижней поверхности Яйца-Орешка, куда дотягивались гномьи руки. Поверхность раскалилась от этих действий докрасна. Тогда гномы, одновременно по команде, побросали инструменты и кинулись к повозке. Двое схватились за открывающий вентиль, а остальные размотали шланг и направили на Яйцо. Все это заняло какие-то секунды. Вентиль, скрипя, повернулся, и из шланга на Яйцо хлынула струя воды. Раздалось отчаянное шипение, а затем треск. Когда клубы пара спали, взгляду предстал треснувший на две почти равные половины Орех.
Гномы с песнями удалились.
Здесь Василию показалось, что это не Орех и не Яйцо все же. А это... Пред ним стоял Шалтаев-Болтаев. Вернее, расколотый пополам сверху вниз Шалтаев-Болтаев.
Половинки придирчиво-недоуменно осмотрели себя... и сделали шаг в сторону друг от друга, превращаясь в двух разных Шалтаевых.
- Шалтаев, - представился один.
- Болтаев, - сказал другой.
- Слышь, Шалтаев, мы не будем тебя собирать.
Тут Василий увидел сбоку от себя сотрудников Отдела материализации сказочных персонажей. Слова принадлежали кому-то из них.
- Не больно-то и хотелось! - Шалтаев отвернулся в сторону, разглядывая что-то в небе.
- Больно надо! - Болтаев принял оборот в другую сторону и уставил сосредоточенный взгляд на мирно пасущегося голубя. При этом вся его мимика говорила о том, что вот именно сейчас, наблюдая за, казалось бы, ничего незначащим явлением, рядовой сотрудник Института сделает совершенно не рядовое открытие. Это было очевидно даже для младших научных сотрудников и лаборантов: его нижняя челюсть перемещалась по кругу слева направо, брови двигались с невероятной амплитудой, переходя из выгнутой дуги через прямую линию в дугу вогнутую, а глаза почти вылезли из орбит и оставались там только благодаря недюжинной крепости здоровья и воли к жизни.
Толпа притихла. Ученая и, да что там скромничать, вся мировая общественность замерли в ожидании чуда рождения мысли. И это рождение обязательно бы состоялось, если бы не подопечный. Голубь, то ли по легкомыслию и недоумию, то ли в связи с отсутствием понимания своей потенциальной роли в важнейшем научном открытии, тяжело поднял свой мутный от переедания взгляд на Болтаева, затем на притихшую «общественность» и с большим трудом, но оторвался от земли и улетел в неизвестном направлении.