— Какой Данила? — возмутился я, — я ведь запер дверь в комнату на ключ.
— Ну, значит показалось, и не бери в голову, — напарник, спросив у водителя разрешения, закурил, — возвращаться — плохая примета.
Солнце уже встало над городом Ленина, освещая все вокруг мистическим белым светом. Вернее, мистическим был не свет, а город, освещаемый им. Пустые, равнодушные глазницы витрин магазинов отражали и преломляли желтый автомобиль, в котором ехали мы, как бы выдавливая его из своей памяти. Красные стигмы светофоров игнорировали нас, разрешая тем самым беспрепятственно покинуть уже так надоевший город. Мы находимся в более выгодном положении, так как у самого города нет возможности отдохнуть от своих жителей, копошащихся и испражняющихся в него. Однако когда-нибудь, может быть, совсем скоро, последний человек, подчиняясь последствиям своей деструктивной глупости, покинет этот мегаполис. На месте Московского проспекта, по которому мы сейчас едем, вспучивая асфальтовое покрытие, пробьется трава, а через тысячу лет после этого зашумит первобытный лес. По обвалившемуся куполу станции метро "Электросила", покрытому мхом и лишайником будут, бродить пятнистые олени, медведи и росомахи. Обо всем этом я доложил Алексею.
— Жаль только, что в твоем футуристическом прогнозе отсутствуют тапиры, — ответил он, — ведь они являются главной составной частью той мистификации, которую мы называем жизнь.
— Да, конечно править всем будут тапиры. Кто-то должен же заменить нас, более умный, — пробубнил я и, закурив, уткнулся лбом в прохладное боковое стекло.
Водитель косо посмотрел на нас и сделал погромче звук в радиоприемнике.
Подъехав к аэропорту и расплатившись с занудой-водителем, который не хотел повышать свой интеллектуальный уровень, узнавая что-нибудь новенькое про тапиров, мы хлопнули дверьми и отправились заполнять таможенные декларации.
— Посмотри на этих хищных птиц, — сказал Краснощеков, когда мы миновали всех таможенников и пограничников, бессовестно пялищихся на наши паспорта и жалкие пожитки.
— Какие еще птицы? — спросил я и протянул напарнику бутылку "Хайникена", купленную в "Дьюти фри".
— Самолеты, идущие на посадку с выпущенными шасси. Они похожи на птеродактилей, охотящихся на мезозойского тушкана.
— У тушкана выпучены глаза и его неукротимо рвет, — поддакнул я с пониманием.
— Интересно, как они будут есть такую гадость? — спросил Краснощеков и поморщился.
— Но ведь твои хищные птицы пожирают нас в огромном количестве, несмотря на то, что мы и блюем и испражняемся.
— Ну, мы другое дело. Мы питаемся пищей духовной и создаем нетленное.
— Что это нетленное создал ты? — изумился я.
— Не создал, но могу и этой мыслью жив, а синебрюхий тушканчик этого не может, — ответил Алексей.
— Вот он, синебрюхий тушкан, — кивнул я на пышнотелую стюардессу, идущую мимо нас в форменной синей куртке куда-то в свою нору.
— Сожми булки покрепче, когда будем взлетать, — сказал Краснощеков, и мы, услышав объявление о посадке, отправились в сторону автобусика, развозящего человеческие жертвы по чревам железных коршунов.
Внутри у меня все защемило. Я вдруг вспомнил тень в своем окне, и у меня возникло немотивированное предчувствие какой-то беды.
"Может вернуться?" — подумал я.
Самолет, проколесив пару километров по взлетной полосе, остановился, взвыл и ринулся вперед. Я сжал булки и закрыл глаза.
Ускорение размазало мое тело, как горячий пластилин, по спинке и подлокотникам сидения, уши заложило, и я остался наедине со странными звуками, рождающими в моей голове мысли. Время бежало, пытаясь обогнать само себя, демонстрируя череду быстро меняющих друг друга образов. Ощущение падения захлестнуло меня образовавшимся внутри и необратимо разрастающимся холодком. Я крикнул и открыл глаза.
Одеяло неправильной формы комом лежало на полу, свалявшиеся простыни сковали движения ног. Приятно удивило наличие знакомых предметов в комнате, моей комнате. За окном прогудел троллейбус, пыль на буфете лежала, как и положено, на своем месте, настенные часы тикали, не обращая на меня внимания.
"Вот тебе на, — подумал я, — а как же аэропорт, Краснощеков, заросший лесом Московский и стайки тапиров, мирно пасущихся на руинах "Электросилы"? Да, как порою бывают реальны сны.
Я одним движением скинул оковы простыней и, вскочив на ноги, два раза резко присел. Кости затрещали, связки заскрипели, и я решил не продолжать. Связь с действительностью была восстановлена, и я, заслышав на кухне приглушенный говор, направился туда, с целью утолить жажду и разузнать, с кем это Данила так любезничает.