Те новости, какие есть, доходят до нас извне, причем иные вселяют тревогу. Ходят слухи, что в правительстве задумались о том, как поступить с Интербригадами. Пополнение из других стран больше не поступает, а народу в бригадах перебито до черта, и теперь не известно, что делать: то ли дождаться, пока бригады прекратят существование сами собой, то ли отправить их по домам в ореоле боевой славы. Обоснованность этих слухов отчасти подтверждается выступлением вождя английских рабочих Гарри Поллита, где содержатся смутные намеки на «удовлетворительное решение» вопроса, который «всех нас волнует». Не проходит и часа, как этой вестью взбудоражены все батальоны: обмениваются слухами, строят предположения. Гитлер потребовал, чтобы Югославия, Венгрия и Румыния заключили с ним пакты о ненападении, что обеспечило бы ему их нейтралитет в случае его вторжения в Чехословакию. Из этого ничего не вышло. Франции, похоже, не терпится официально открыть свою границу с Испанией; она объявила, что, если Гитлер пойдет на Чехословакию, она будет стоять на стороне чехов. В Англии сила пока еще за кликой Чемберлена, однако не исключено, что Конгресс тредъ-юнионов заставит ее пойти на известные уступки в отношении Испании. В Эстремадуре республиканцы на нескольких участках продвинулись вперед и развернули кампанию «комариных укусов», так что фашисты вынуждены вести бои одновременно повсюду, отражая молниеносные, но жестокие удары по всем направлениям, из-за чего у них застопорилось контрнаступление под Гандесой.
При всем том нажим на наши позиции под Гандесой непрестанно усиливается; в небе — тучи тяжелых бомбардировщиков, они сбрасывают свой груз в пяти километрах от нас, на дорожный перекресток; земля день и ночь содрогается от артобстрела. Говорят, противнику удалось продвинуться на этом участке, и теперь он прет на нас клином, норовя во что бы то ни стало прорваться к Мора-де-Эбро, нашему главному предмостному плацдарму. На тот случай, если бои докатятся до нас, Ворош пространно излагает каждому цветистым слогом и с частыми остановками для пущей выразительности его задание — что до меня, мне предписано быть при штабе бригады, независимо от того, где он будет находиться, и совершать вылазки на передовую, собирать по батальонам материал для газеты. Еще я вроде должен помогать с выпуском ежедневного бюллетеня, но во всем пока неопределенность, кроме одного: если наши дрогнут, нас бросят на передовую. Соответственно откладывается обещанная мне поездка в Барселону для встречи с Тайсой и сбора материалов для брошюры, которую хочет издать бригада. Высказанное Ворошем предположение, что меня пошлют в Барселону работать, обращается в пустой звук; вместо меня посылают его, и он там остается. Итак — ожидание; а тем временем мотаешься туда-сюда, тщетно пытаешься бороться со вшами, блохами, чесоткой, поносом… Дни и ночи становятся прохладнее, ощущается приближение осени.
Между тем в воздухе продолжают носиться слухи, и с этим что-то пора предпринять, а тут еще страсти накаляются в связи с новым обстоятельством. Когда мы первый раз находились на отдыхе, до нас дошло, будто тем, кто прослужил четырнадцать месяцев и шесть из них провел на фронте, правительство будет предоставлять отпуска с поездкой за границу. И вот теперь первая группа ветеранов-интернационалистов отбывает проводить отпуск в Париже, и бойцы без колебаний предсказывают, что ни один не вернется назад. Отпуска расценивают как форму репатриации, знаменующей начало конца, и это в сочетании с прочими сведениями (в правительстве всерьез поговаривают о том, чтобы распустить интернационалистов) создает необходимость добиться какой-то определенности: ведь ребятам, может быть, в любую минуту снова предстоит идти в бой. Поэтому в бригаде собирают всех комиссаров и говорят им свое веское слово.
Есть ли в нас надобность? — задается вопрос. Есть — иначе зачем бы нас здесь продолжали держать? Фашисты, как в печатных сводках, так и по радио, объявили, что их попыткам оттеснить нас назад к реке препятствует сопротивление «лучших частей Республиканской армии — интернационалистов». Это доказывает, что наше присутствие по-прежнему ценно хотя бы с точки зрения пропаганды. Большое значение имеет победа на Эбро, которая вызвала широкие отклики внутри страны и за рубежом. Она определенно способствует укреплению позиций Республиканского правительства не только в самой Испании, но и за ее пределами; она вызвала восхищение в демократическом мире и бесспорно является фактором, сдерживающим дальнейшее распространение германо-итальянской агрессии. Вот почему так важно, говорят нам в бригаде, удержать все, что было нами завоевано. Единственный источник, говорят нам, который полномочен давать сведения о том, когда нам уходить, когда наша роль в Испании окончена, — это правительство. «Людей нужно держать в боевой готовности; те, кто сейчас находится в отпуске за границей, вернутся назад; недопустимо вносить в наши ряды разложение, поддерживая в интернационалистах и в испанцах уверенность, будто в скором времени Интербригады покинут страну». Вот так-то. А рядом идут жестокие бои.
Позже, в час дня, дожидаясь в бригаде, когда мне удастся поговорить с Гейтсом, я вижу, как начальник штаба, англичанин, капитан Малколм Данбар, садится к полевому телефону и начинает обзванивать командиров батальонов. «Держать людей в готовности идти в бой по первому приказу… — говорит он своим хорошо поставленным голосом. — Держать в готовности идти в бой…»
Есть одна песенка, ее то и дело распевают в эти дни дурашливо жалобными голосами — поют и посмеиваются. В ней поется:
Старая это песенка…
Солнце, раскаленное добела, жарит вовсю; из скудной тени деревьев один за другим, по команде, выезжают грузовики автопарка. Бойцы покидают места, где отдыхали, гуськом выходят на дорогу и садятся в машины. Им тревожно: с перекрестка дорог доносится гул бомбежки, видно, как на горизонте столбами поднимается к небу дым; слышно, как к тому сектору, куда их перебрасывают, громыхая, движется артиллерия. Говорят, что фашисты прорвали нашу оборону и без нас никак не обойтись.
Часть дороги, ведущая на передовую, простреливается, и машинам придется проскочить этот кусок под огнем: ждать, пока мы пройдем пять километров пешим строем, некогда. Один за другим грузовики выезжают из-под деревьев, набитые пригнувшимися солдатами, и катят в ту сторону, откуда слышится грохот. Мы сидим под деревьями и ждем, не зная, вернутся ли машины, до они возвращаются. Под конец, когда все солдаты доставлены на передовую, грузятся товарищи из комиссариата.