Старая хозяйка услыхала, что на дороге разговаривают, но была больше не в силах встать и глянуть в окно. Голос хозяина она различила — и затем послышалось, как тормозит машина, затихающие выхлопы. Но встать, посмотреть она была не в состоянии. Ну и пусть! Теперь ведь уже почти утро, бывало, в такое время вставали на работу — и при этом не спали днем, как нынешние, которые косят машинами, впрочем, просыпаются и теперь рано.
Старая хозяйка слышала еще, как внизу, у берега, завели лодочный мотор. Сперва раза два крутанули, потом послышалось равномерное постукивание, и стихло совсем. Небось в Сюрьямяки подались. Ой, Хилья-бедняжка, как там с нею? Но нет сил встать, чтобы спросить или посмотреть.
Арестованных вез крестьянин-землевладелец по фамилии Пиетиля. Он был молод, и при нем жил также его брат, который был еще моложе и вел обычно залихватскую жизнь с вином и молоденькими служанками, терявшими в его обществе всякую способность сопротивляться. Ийвари Пиетиля был парень статный и умел вести себя с каждой девушкой именно так, как требовалось.
Этим июльским вечером он отправился в обычные свои похождения и еще не вернулся, когда Салонена и Пуоламяки привезли после первоначального допроса у ленсмана. Весьма спокойный по натуре Пуоламяки сразу же уснул, как только растянулся на нарах, но Салонен не мог заснуть. Хмель постепенно рассеивался, его мучила жажда, и он забарабанил в дверь арестантской, чтобы дали воды.
В это время в избу вошел мужчина, который грубо спросил, чего надо арестанту.
— Воды, черт возьми, или я сгорю огнем! — послышалось из-за двери камеры.
Вошедшим был Ийвари Пиетиля. Услыхав это требование, он спросил:
— А от вина ты бы, конечно, отказался?
— Не издевайся над арестантом! — раздалось в ответ.
Ийвари принялся шарить по двери камеры, чтобы отворить ее, но тут открылась дверь задней комнаты, и в людскую вошел мужчина в подштанниках, хозяин, старший брат Ийвари, и сказал:
— Ты с этим парнем поосторожнее, он убийца.
— Будь спокоен, уж Нокию-то я знаю, я еще в ту субботу намеревался его вздуть, но тогда с этим заминка вышла, и теперь, видать, уже надолго. Ты иди себе в конуру, а арестанта я покараулю.
Ийвари находился в том состоянии, когда хмель еще полностью не прошел, и поскольку он вообще был поумнее и посильнее брата-хозяина, тот привык соглашаться с его требованиями.
Ийвари открыл дверь арестантской — отгороженный дощатой стенкой угол людской, — и перед ним стоял, собственной персоной, тот самый Нокиа, с которым ему пришлось иметь дело, когда плот проплывал мимо этой деревни, бывшей волостным центром. Тогда действительно едва не возникла серьезная драка. Ийвари уже знал о случившемся ночью убийстве у плотогонов, хотя и находился оттуда так далеко. И несмотря на то, что неделю назад Нокиа нехорошо задирался к Ийвари и затем ему удалось уйти вместе с товарищами, избежав тем выяснения отношений, Ийвари теперь обращался с ним, закованным в тяжелые ножные кандалы, очень дружелюбно. Он махнул Нокии, чтобы тот вышел в людскую, — и вскоре они уже сидели на широкой лавке под окном. Хозяин в исподнем еще раз появился в дверях и сказал брату:
— Это, стало быть, на твою ответственность, Ийвари, то, что ты делаешь.
— А тут у нас сторож есть, — сказал младший брат, вытаскивая из кармана бутылку с какой-то красноватой смесью. В ярком свете утра голубели глаза Салонена. Восход солнца не был виден прямо отсюда, из людской, но отраженный солнечный свет проникал со двора.
Они беседовали о случившемся.
— Он сразу помер? — спросил Ийвари.
— Вроде бы сразу.
— А ты раньше сидел в тюрьме?
— Нет, по-настоящему не сидел, но к штрафам, по мелочи, приговаривали.
— Ты, слышь, не очень-то похож на обыкновенного сплавщика, как это тебя на лесосплав занесло?
— Да вот занесло. Разок надо и такое испробовать. Об этом в разных книжках столько красивых историй, об этой жизни сплавщиков, что надо было разок попробовать. Но — какие же они там уроды, за все лето не видел красивого парня, ни одного. С тех пор как ушел из своего бокса в Тампере.
— Ну а девушек?
— Хо — судомойки зачуханные, медведицы кухонные! Не интересуюсь… Но финка вошла в мужика — блеск! — И Нокиа сделал рукой такое движение, как тогда, нанося удар Меттяля, глаза сверкнули, их голубизна обозначилась резче, и выражение рта сделалось особенным, наслаждающимся. При этом другой рукой он потянулся за бутылкой, которую протянул ему Ийвари. Салонен сделал затяжной глоток. Выпив, он закричал:
— И все равно не жалею, ей-богу, не жалею! «Парень молод был и невинен, был молод, красив и наивен…»