Собственно черты лица молодого человека она в памяти не воскрешала, но зато все его невидимое глазу существо обволакивало и заполняло каждую ее клеточку, как воздух заполняет каждое полое место на многомерной земной поверхности. Девушка закрыла голову руками, она только ощущала близость ослепительных солнечных лучей, которые представлялись ей сейчас улыбкой на его склоненном к ней лице. Само свидание, очевидно, оказывалось закономерным и как бы заслуженным всей предшествовавшей жизнью. Какая-то часть ее души снова и снова переживала то счастливое обстоятельство, что сегодня воскресенье, воистину воскресенье, и что сейчас лето. Можно не торопиться, лето только прибавляется, и впереди бесконечно длинная череда сплошных воскресений, подобных маленьким лучезарным солнцам, начинающим свой путь отсюда и путешествующим дальше по земле, по которой можно бродить, присаживаясь здесь и там, чтобы полюбоваться на луга и веси, воду и солнце.
Девушка, однако, не рисовала в воображении никаких новых свиданий, череда грядущих воскресений представлялась ей прямым и непосредственным продолжением нынешнего воскресенья, то есть этих ее упоительных переживаний на кровати. Жизнь получила завершение, она чувствовала, что испытала все, что ей было отпущено, и что подобное повториться не может. Все напряженное ожидание весенних месяцев, да что там — всей прожитой жизни, мгновенно и сладостно разрешилось. Неужели это случилось этой ночью? Этой ночью! Так вот что мне было уготовано! Он обнимал меня, он целовал… О-о… м-м-м… м-м-м… такое!
Девушка сама заметила свое возбужденное состояние, словно на нее посмотрели в окно, и, не взглянув в ту сторону, приняла положение более естественное для человека, вкушающего положенный воскресный отдых. После чего взялась за прежнее, то есть начала перебирать мельчайшие подробности прошедшей ночи, которые уже отодвинулись вместе с этой последней в прекрасную недосягаемую даль.
Снаружи воскресенье успешно подвигалось вперед, на склонах блаженствовали цветы земляники, подобно широко раскрытым сияющим глазам, которых не может ослепить дневной свет. Мельтешение ласточек длилось уже который час, они проносились, оставляя после себя щебет, как пузырьки воздуха в небесном море. Небо и земля пребывали в согласии и сочувственно взирали на все сущее. А надо всем было солнце.
Девушка села на постели, и по ее глазам было заметно, что она вдруг ощутила свое одиночество. Зрачки ее от пребывания впотьмах расширились, волосы на висках растрепались. Сидя так, она представлялась человеком, вдруг распахнувшим душу навстречу миру и принимающим в себя разлитый снаружи природный дух и строй. В такие мгновения облегчается душа человека, ибо он чувствует заодно с природой и видит свою судьбу слитой со всем миром в единое целое. И неважно в такие мгновения, какая это судьба — темная или светлая, он с одинаковым чувством грустного умиления взирает на нее. Вот что испытывала сейчас девушка, ходившая минувшей ночью на свое первое любовное свидание. Бедняжка, она жила грезами, она воображала, что эта ночь вместила в себя все. Словно той необходимо было все вмещать! Но природа, пребывающая извне, смотрела на все вчуже и понимала, что та ночь канула в прошлое навсегда. И даже сама девушка об этом догадывалась.
Она еще была во власти безмолвного и бесконечно длящегося мгновения вечности, когда явились брат с сестрой, и началась беззаботная болтовня. У Вяйнё был вид, словно он догадывался о ночном приключении Люйли: может быть, он возвращался домой в ту же пору, что и Люйли. И эти его догадки были Люйли приятны. Когда Сайма вышла за дверь, чтобы налить воду в бутылку для цветов, Люйли взглянула брату в глаза и спросила, где были танцы.
— В Замке, понятно, — ответил Вяйнё, как будто на что-то намекая.
И, немного помолчав, добавил:
— Калле врезал Ийвари Вяхямяки.
— А тебе заодно не врезали? — негромко спросила Люйли.
— Врезают не таким, — ответил брат.
Люйли еще задала вопрос:
— А с чего Калле взъелся на Ийвари?
— Да там сначала Тааве с Ийвари сцепился и заехал ему в рожу, Ийвари полез давать сдачи, ну и Калле тогда вывел его на двор.
— Ай да Тааве! — заметила Люйли, чуть улыбнувшись.
Вяйнё тоже понимающе улыбнулся: Тааве был чуть ли не с детства «женихом» Люйли.
Этот короткий разговор со всеми его глухими намеками, понятными только им двоим, вернул Люйли в настоящее. Сияющее воскресенье было потеснено, а ночное свидание несколько поблекло в ее воображении, хотя ей и не хотелось в этом признаться; она просто пыталась пока о нем вовсе не думать. Рассказ Вяйнё как-то досадно оттеснил ее давешние душевные переживания, он с ними не сочетался. Больше они ни о чем не говорили. Вяйнё улегся на кровать отсыпаться, а Люйли пошла в горницу. Она ни о чем не думала, ей просто было хорошо.